Предисловие
Проблема телесного пользуется достаточно большой популярностью в среде культурологов. Активно обсуждаются такие проблемы, как обнаженное тело, закамуфлированное (одетое) тело, медицинские (этномедицинские) представления, тело как вместилище души, язык тела и многое другое. В последние десятилетия особой популярностью пользуются исследования тела и его атрибутов в рамках гендерных штудий. Все это действительно важнейшие культурные аспекты телесности, но, как мне кажется, проблема этим не исчерпывается.
При принятых ныне подходах к осмыслению тела как феномена культуры это тело странным образом предстает оторванным от исторического процесса. Историки предпочитают говорить о совсем других реалиях, которые влияют на причины и динамику событий: геополитика, природные условия, властные, классовые и сословные отношения, экономические интересы, личности тех лиц, которые принимают решения, и т. д. Тело же по-настоящему включено в панораму исторических исследований, пожалуй, только в одном аспекте. Поскольку для поддержания своего существования человеку (его телу) требуется определенное количество калорий, то проблемы недоедания и голода (шире — уровня жизни и потребления) признаются важнейшим фактором, генерирующим исторические события (бунты, революции, завоевания, войны, реформы и т. п.).
Мне представляется, однако, что дело не ограничивается калориями, и настало время для того, чтобы включить представления о теле в список тех факторов, которые самым непосредственным образом воздействуют на исторический процесс. В конце концов, история — это движение тел, телесных масс. Именно тело является первичным носителем всех антропогенных (культурных) смыслов и в связи с этим не может быть исключено из исторического анализа. История — это следствие телесной жизни и ее продолжение. Простая, но, кажется, не до конца освоенная мысль — без человеческого тела человеческая история была бы попросту невозможна. Без понимания телесного мы обречены на весьма неполное толкование того, что происходило и происходит с человеком как субъектом истории и ее объектом. Иными словами, при написании этой книги я видел свою задачу в том, чтобы осуществить такую «наводку на резкость», в результате которой мы сумели бы разглядеть отдельного человека и его тело, попытаться понять, как оно включено в исторический процесс.
Особенности телесного поведения могут служить как «убыстрению», так и «замедлению» истории — если понимать под «историей» приращиваемую информацию, имеющую отношение к социальной сфере. Как это видно на японском примере, строгая и всеобщая предписанность (этикетность и церемони-альность) телесного поведения (разумеется, при наличии и соблюдении некоторых других условий), безусловно, может являться «замедлителем» истории и блокировать асоциальное и антигосударственное поведение, а отсутствие такой предписанное™ способствует эскалации конфликтных ситуаций, генерации событий, т. е. «ускорению» истории.
В этом отношении телесное поведение заслуживает большего внимания, чем это наблюдается ныне. Однако ученые, занимающиеся историей Японии, по преимуществу игнорируют «телесную» проблематику. Хотя еще первые христианские миссионеры в Японии XVI—XVII вв. в один голос твердили о «церемониальное™» поведения японцев, европейская мысль и историческая наука, придававшие абсолютную ценность идеям движения и прогресса, не признали за церемони-альностью (шире — телесным фактором) серьезного научного статуса. Вслед за ними последовали и современные историки. В течение долгого (слишком долгого) времени церемониальное™ служила свидетельством «косности», признаком «феодального» стиля жизни, который подвергался суровому осуждению и, как таковой, по большому счету не заслуживал изучения и непредвзятого осмысления с точки зрения его влияния на историю. Историки рассматривали церемониальное™ лишь как следствие «отсталого» социально-государственного устройства, хотя, как нам представляется, следует говорить о ней и как об активном факторе.
О пренебрежении проблемой этикетности (церемониаль-ности) телесного поведения свидетельствует хотя бы следующее высказывание Томаса Гоббса, которое можно признать за «модельное»: «Под манерами я не имею в виду здесь вежливость поведения или же то, как один человек должен приветствовать другого, или же то, как ковырять в зубах на людях; все это относится к Малой Морали. Я имею в виду те свойства человечества, которые имеют отношение к жизни в Мире и Единстве»1.
Гоббс и подавляющее большинство европейских мыслителей и ученых брезгливо почитали этикетность за «малое» и несущественное перед лицом тех великих проблем, которые стоят перед человечеством. В их понимании, которое имеет своим истоком христианство, тело — это источник греховности и всего лишь временная «оболочка», вместилище вечной души. И. А. Гончаров, побывавший в Японии в 1853—1854 гг. и еще не успевший написать «Обломова», был чрезвычайно раздражен тем, какое огромное внимание уделяли японцы церемонии встречи местных чиновников и русских моряков (порядок рассадки, где располагаться — на полу или на стульях, входить в залу в обуви или разутыми и т. п.). «Ну сделайте милость, скажите, что делать с таким народом? А надо говорить о деле. Дай бог терпение! Вот что значит запереться от всех: незаметно в детство впадешь»2. «Дело» же заключалось в том, чтобы заставить Японию открыть свои порты для европейских пароходов и за счет этого приобщиться к «прогрессу».