С.Г. Кара-Мурза
Статьи 1988-1991
1988
Скрытый фактор извращения перестройки
Называть вещи своими именами
1989
Если правду говорить трудно, будем внедрять «модели»
Устранение догм или смена модели общества?
1990
Наука и кризис цивилизации
Фейерабендизм как идеология ГКЧП
1991
Статьи в газете «Развитие» (1991 г.)
Новая демокpатическая интеллигенция: стаpые болезни
Пpиватизация — путь к pынку или к бpатской могиле?
Кого предает КПСС
Скрытый фактор извращения перестройки
Перестройка декларирована как мирная революция. Главным способом ее осуществления избрано разрушение всяческих «механизмов торможения». Снять препоны и блоки практически со всех процессов было решено в надежде, что равнодействующая этих процессов в конце концов выведет нас к процветанию и благоденствию. Вероятно, так и получится, ибо жизнеутверждающее начало в большой совокупности людей в конце концов берет верх. Но пока эта равнодействующая сложится и нейтрализует разрушительные тенденции, нас потаскает через пни и колоды и многим намнет бока.
Похоже, что те, кто проектировал разрушение «механизмов торможения», не видели многих явно торчащих пней. Ведь исходили из убежденности, что все мы — по одну сторону баррикад (как будто история не показала, что смертельные схватки по одну сторону баррикады — самое обычное явление). Но даже и в самой общей форме эта предпосылка была слишком уж благодушной. Уж если была революционная ситуация, значит, в обществе накопились противоречия и противостояния, накопилась социальная несправедливость (иначе почему вдруг заговорили о социальной справедливости?). Полезно было бы, конечно, с самого начала обозначить эти противостояния и виды несправедливости, но мы постеснялись называть их вслух и прибегли к старому испытанному способу — мифологии, обозначив все беды неуловимым понятием «бюрократия».
Что должно было случиться, когда сняли тормоза со всех процессов? Многое зависело от того, кто первым ринется со старта и «займет лыжню». Первыми, естественно, ринулись наиболее организованные к тому моменту силы, и в дело вступил фактор, сейчас набирающий силу и «заражающий» многие другие факторы. Этот фактор — преступность или, шире, преступное мышление.
Что мы имеем в виду? Преступное действие — это нарушение закона. Но в нашем весьма неправовом государстве закон был размыт таким количеством противоречивых инструкций и неписаных правил, что во многих случаях преступные цели стало можно достигать путем изощренного обхода закона. И сложилась обширная категория людей, не являющихся преступниками в обыденном смысле слова, но обладающих преступным мышлением. Это люди, ставящие преступные цели и находящие способы их безнаказанного достижения. Как правило, они существуют лишь в симбиозе с настоящими, но мелкими преступниками, создавая для себя поддерживающую структуру, которой можно легко манипулировать именно вследствие ее уязвимости перед законом.
Степень преступности действия мы определяем величиной отклонения от узаконенной нормы. Когда же речь идет о структурах мышления, такой измеритель не годится. Более правильное представление дает, вероятно, величина отклонения действий человека от того образа в обществе, на который он претендует. Прораб, продавший со стройки на сторону грузовик кирпичей, несомненно, преступник. Профессор, во время командировки на научный конгресс в США присвоивший при помощи махинации с авиабилетами 500 долларов — лишь мелкий мошенник. Но окружающие будут шокированы его поступком гораздо больше, чем продажей кирпичей. Мышление этого профессора более преступно, чем мышление прораба. Еще более преступно мышление директора учреждения, который растлевает коллектив поощрением мелкого воровства и разрешает административной верхушке делить зарплату фиктивных работников. Но для многих директоров это — естественные рычаги власти.
Мало для кого является секретом, что этим вирусом поражена значительная часть трудовых коллективов во всех сферах деятельности. Заражение вирусом «преступного мышления» — яркий пример явления самоорганизации в социальных системах. Критической точкой в этом процессе является назначение аморального руководителя, который избирает такой способ управления (быть может, даже бескорыстно в обыденном смысле слова). С этого момента здесь реализуются существующие везде предпосылки и возникают связанные уже преступными действиями неформальные структуры, которые становятся самовоспроизводящимися и весьма устойчивыми. Теперь даже если директор будет заменен на честного, потребуется очень много сил, чтобы вернуть коллектив в здоровое состояние. Таких сил, как правило, не находится, и новый директор идет на все более существенные компромиссы, довольно быстро теряя свободу действий безупречного человека.
Как видим, расщепление путей развития здорового и зараженного коллектива является почти необратимым. Потому-то так часто мы сталкиваемся с трудно объяснимым фактом: в двух похожих и находящихся в одинаковых условиях учреждениях обстановка бывает совершенно различной. В одном процветает коррупция, в другом она кажется совершенно невероятной и немыслимой. И когда мы говорим о коррупции в нашем обществе в целом, надо иметь в виду, что она не распространена статистически равномерно, а концентрируется очагами, пятнами.
Принималась ли эта ситуация во внимание в начале перестройки, рассматривались ли альтернативные подходы к перестройке в разных коллективах? Судя по всему, нет. Более того, с самого начала были предприняты действия, которых меньше всего можно было ожидать в отношении «зараженных» коллективов. Им без предварительного оздоровления было предоставлено право избирать своих руководителей. Это сразу усилило структуры управления с преступным мышлением: теперь они утверждены волей народа, демократическим путем.
Наличие в обществе множественных очагов коррупции и преступного мышления накладывает существенный, хотя и скрытый от поверхностного взгляда, отпечаток на ход перестройки. Дело не только в том, что в «зараженных» коллективах обкрадывается общество, разрушается мораль и снижается эффективность работы. Главное, мне кажется, в том, что здесь, в очагах коррупции, возникает потенциал почти иррациональной, не соответствующей величине нарушений злобы. В определенной мере эта злоба носит направленный характер: она безусловно ориентирована против перестройки и тех членов коллектива, которые считаются ее проводниками и носителями. Это понятно, поскольку перестройка ведет дело к очищению и производственных, и вообще человеческих отношений и в конечном счете разрушит преступные структуры и порожденные ими социальные статусы. Но, кроме того, это злоба вообще, потенциал ненависти ко всему открытому и здоровому. Для общества одинаково страшны обе эти разновидности злобы.
Почему я говорю об особом, почти иррациональном характере возникшей в ходе перестройки ненависти? Потому, что она кажется немотивированной, если не видеть подспудный преступный характер мышления ее носителей. Если же это учесть, то возникает структура мотивации, свойственная ненависти преступной группы к человеку, который вторгся в ее пределы и поставил под угрозу ее безопасность. Ведь постоянный страх и стресс, в котором находится преступник, делает его эмоции и реакции во многом иррациональными. Во всяком случае, ту волну ненависти, которую вызвали в коррумпированных коллективах наивные сторонники перестройки в 1986-1987 гг., никак нельзя объяснить просто боязнью потерять льготы и привилегии. Были затронуты не просто материальные интересы, но сами основы бытия. Любопытно, что классовая ненависть предпринимателей к экспроприировавшим их фабрики рабочим [в 1918 г.], судя по всему, такого накала не достигала — она не имела мотивации, свойственной преступному мышлению.
Каков результат первых столкновений в начале перестройки? Надо признать, что неутешительный. В большинстве случаев те, кто вылез на трибуну, романтически размахивая шпажонкой критики, получили дубиной по затылку. Даже если после этого наиболее одиозные интеллектуальные лидеры преступных структур отодвигались в тень, сами структуры оставались нетронутыми, а порой и укрепленными. Партийные выговоры давно сняты, всем обиженным и напуганным перестройкой дали мыслимые и немыслимые надбавки и премии — ради консолидации, чтобы не серчали. Но испуг и вспыхнувшая злоба даром не пропали — они как никогда сплотили преступные группы, заставили забыть прежние распри, укрепить организацию и дисциплину, навербовать энергичных молодых людей, всеми способами продвинуть своих людей на административные и партийные посты.