Могу предположить, например, что у большинства отложилось в сознании, что в «кулацкую ссылку» были отправлены миллионы крестьян (все «справные работники»), и что в основном они были высланы на север и работали на лесоповале.11 Однако уже есть архивные исследования, которые были проведены с перекрестным изучением самых разных, независимых учетных документов и дали надежные результаты (самая большая нестыковка данных составила 147 семей, которые с большой долей надежности были разысканы по косвенным сведениям).
Всего в 1930-1931 гг. на спецпоселения было выслано 381 026 семей (общей численностью 1 803 392 человека). Это немногим больше трети крестьян, которых официальная статистика пpичисляла к числу кулаков (около 1 млн крестьянских хозяйств, имевших годовой доход более 700 руб., что в 4,6 раза превышало порог в 150 руб., ниже которого находилась треть дворов). Таким образом, на спецпоселения было выслано немногим более 1 процента крестьянских дворов. Считать, что «справные работники» составляли одну сотую нашего крестьянства, просто нелепо.
Не хотелось бы ворошить прошлое и всуе поминать людей, ставших жертвами репрессий, но нельзя же так спекулировать на их горе. Образ действий социальных групп определяется в целом не личными качествами людей, а общественными условиями. Сделав понятия «кулак» и «справный работник» синонимами, лихие толкователи истории пошли против правды и оклеветали крестьянство. Чтобы верно понять суть дела, надо вспомнить результаты исследований А.В.Чаянова, досконально изучившего экономику крестьянского двора. Он выделил пять категорий крестьян по структуре их доходов. Первая категория — кулаки — получала свой особо высокий доход, выделяющий их из массы односельчан, не «справной работой». Главным источником было ростовщичество, сдача внаем инвентаря и ссуживание семенами в долг под отработку. «Промыслы» кулака детально перечислены в Толковом словаре В.Даля. Можно было бы сказать, что определение кулака толковалось в 1929 г. слишком расширительно. Но тогда официальное число намного превышало бы 1 млн. дворов.
Первая по численности местность спецпоселений — Казахстан, вторая — Новосибирская область. На работах было занято 354 тыс. человек, из них на лесоразработках около 4-5%. После катастрофы выселения ссыльные крестьяне довольно быстро смогли наладить сносную жизнь, так что уже в 1935 г. рождаемость превысила смертность. Это — надежный показатель и физических условий жизни, и морального состояния (сегодня мы это понимаем).
Второй факт, о котором стараются не вспоминать, потому что он никак не укладывается в ту картину, что создала перестроечная пресса: при переселении «репрессированных народов» у них не были расформированы партийные и комсомольские организации. Продолжался и прием в партию и комсомол. Если учесть, какое место в системе государственной власти занимала тогда партия, то как можно увязать этот факт с утверждениями об «огульной репрессии», «геноциде»? Ясно, что речь идет о гораздо более сложных событиях. Те штампы, которые нам предложили критики советского строя, лишь удаляют нас от понимания этих трагедий. А их честное изучение много бы сказало «об обществе, в котором мы живем».
Даже обвинение в неэффективности плановой экономики, в которое на какое-то время поверили почти все, было подсунуто нам как приманка. Это обвинение не выдержало проверки жизнью (как и проверки экспертами ЦРУ), и надежд на то, что народ долго будет в него верить, умные идеологи не питали. В реальных условиях СССР (а не США или Англии) плановая экономика вплоть до 70-х годов была наиболее разумным способом ведения хозяйства, и ее демонтаж уже нанес нам такой ущерб, который никогда не перекроет гипотетическая эффективность рынка. Завершив послевоенное восстановление, надо было увеличивать разнообразие нашей хозяйственной системы, но ни в коем случае не подрывать ее несущую опору — план. Так что и нападки на плановую экономику — отвлекающая нас от конечных вопросов пустышка.
Разумеется, надо добиваться ясности и в «промежуточных» вопросах, но это не устранит главных слабостей того проекта, который возник в кровавых травмах при Сталине и дегенерировал при Брежневе, породив ту самую номенклатурную элиту, которая и нанесла удар (заодно ограбив страну — в качестве гонорара за блестящую работу).
Сейчас, за пять лет существования новой, «постгорбачевской» компартии в ходе поиска ее идеологии сделано достаточно более или менее четких утверждений, содержащих оценку всего советского проекта. Давайте оставим в стороне дежурные фразы, которые говорятся по праздникам и на торжественных собраниях, а выпишем содержательные тезисы, содержащие критику советского строя. Подчеркну, что я не собираюсь упрекать критиков с позиции уязвленной любви к СССР. Напротив, критика и законна и необходима. Единственное, чего я добиваюсь — выявить непротиворечивые, «уплотняющие» нашу идеологическую кашу утверждения. И, с другой стороны, выявить противоречия, так чтобы можно было прочистить идейный аппарат оппозиции.
Сгруппируем утверждения на три главных класса: относительно государственного устройства, социального порядка и принципов национального общежития в СССР.
Государственное устpойство. Связного анализа устpойства политической власти пpи советском стpое и связной кpитики этого устpойства в заявлениях лидеpов оппозиции нет. Кpитика выpажена косвенно, коpоткими утвеpждениями, часто афоpизмами. Их, однако, достаточно.
Идеал государственного устройства, о котором имеются высказывания, никак не советский. Для Г.Н.Селезнева идеал — парламентская республика. Дело именно в идеалах, а не в политических маневрах и уступках. Одно дело — принять, под давлением обстоятельств, западные государственные институты и вдохнуть в них собственный дух, как сделали японцы под контролем оккупационных властей США. А другое дело — принять не оболочку, а именно идеалы. То есть, речь идет не о вынужденной необходимости, не о наиболее пpиемлемом именно в данный сложный пеpиод выбоpе (напpимеp, если пpиходится выбиpать между паpламентской и пpезидентской pеспубликой). Сказано именно об отношении к сути советской системы.
Г.А.Зюганов хвалит разделение властей: «В идеале идея вряд ли может быть оспорена». Как же так? Как раз в практике, как компpомисс пpи отступлении от советского стpоя, pазделение властей может быть пpинято и за него даже надо боpоться как за огpаничение диктатоpских поползновений пpезидентской администpации. А в идеале концепция pазделения властей как pаз может быть оспорена, ибо исключает и державность, и соборность, и выражающую их советскую власть.
Переведя вопрос о разделении и взаимодействии властей на язык гражданского общества («Запада»), политики вообще выводят проблему выбора государственного устройства из обсуждения. И советский строй объявляется как бы несуществовавшим — «а был ли мальчик?». Но ведь проблема разделения властей, как ее выразил Монтескье, встала только в ходе сокрушения той конструкции власти («разделения властей»), которая существовала при «старых режимах». И главное в том разделении было, в широком смысле слова, «Богово и кесарево». Разделять «кесарево» пришлось тогда, когда «Богово» было в принципе отлучено от власти, когда была установлена свобода совести.
Давайте же наконец вдумаемся в фундаментальный смысл этих страшных слов, оболочку которых мы бездумно включили в наш язык. Совесть освобождена! За этими словами — весть Ницше, что «Бог умер!», за ними же — «все, что не запрещено законом, разрешено». Ведь это — главный предмет размышлений Достоевского.
В любом традиционном обществе, и в Российской империи, и в СССР, и в ельцинской России вопрос разделения властей стоит так: власть благодати — власть силы; власть вечного (традиции, будущих поколений) — власть момента.12 В ходе всех волн модернизации в России баланс этих ветвей власти нарушался, власть благодати и правды ослабевала, не раз происходила катастрофа. Но в целом конструкция не менялась, она и сегодня сохранилась, только над светской властью взяла верх, условно говоря, власть сатаны. Ведь то, что происходит во власти в России — это черная месса.