Прежде чем попасть в святилище, пройти его, не задерживаясь, не более чем за минуту, мне понадобилось девять дней, еще полдня и еще полчаса стояния в очереди. При первой попытке дежурный, следящий за порядком, попросил предъявить специальный билет. Фестивальные пропуска не годились. Еще на неделе Франко обратил мое внимание на общественный телефон-автомат на Манежной площади: в стеклянной кабине, рассчитанной на одного человека, две молоденькие девушки по очереди разговаривали по телефону. Одна из них немного знала английский, и нам удалось объяснить ей, что просим ее быть нашей переводчицей. Обе старались убедить дежурного позволить нам пройти без специального пропуска, но получили твердый отказ. Та, что немного говорила по-английски, покраснев, дала нам понять, что советские милиционеры плохие люди. "Very, very, very bad", - повторяла она с глубокой убежденностью. Никому не нравилось введение спецпропусков, и мы знали, что многие делегаты прошли по фестивальному пропуску.
В пятницу мы предприняли третью попытку, на этот раз пришли с переводчиком с испанского - двадцатилетней студенткой-художницей, скромной и сердечной. Дежурные, даже не упоминая о специальных билетах, сообщили, что уже поздно: минуту назад запретили занимать очередь. Переводчица упрашивала, обращаясь к старшему группы, но тот отрицательно покачал головой и показал на часы. Нас окружила толпа любопытных. Внезапно послышался незнакомый разгневанный голос, громко повторяющий по-русски, словно ударяя молотом, одно слово "бюрократ". Любопытные разошлись. Наша переводчица все еще наступала, как бойцовский петух. Старший группы отвечал ей с той же непреклонностью. Когда наконец удалось оттащить ее к машине, девушка зарыдала. Мы так и не добились, чтобы она перевела нам, о чем они спорили.
За два дня до отъезда мы пожертвовали обедом и предприняли последнюю попытку. Встали в хвост очереди, ничего никому не объясняя, и дежурный милиционер доброжелательным жестом пригласил нас. У нас даже не спросили пропусков, и через полчаса, пройдя через главный вход с Красной площади, мы оказались под тяжелым сводом сделанного из красного гранита Мавзолея. Узкая и низкая бронированная дверь охраняется двумя солдатами, вытянувшимися по стойке "смирно" и с примкнутыми штыками. Кто-то говорил мне, что в вестибюле стоит солдат с таинственным оружием, зажатым в ладони. Таинственное оружие оказалось автоматическим оружием для подсчета посетителей.
Внутри Мавзолей, полностью облицованный красным мрамором, освещен приглушенным, рассеянным светом. Мы спустились по лестнице и оказались в помещении явно ниже уровня Красной площади. Двое солдат охраняли пост связи - конторку с полдюжиной телефонных аппаратов. Проходим еще через одну бронированную дверь и продолжаем спускаться по гладкой сверкающей лестнице, сделанной из того же материала, что и совершенно голые стены. Наконец, преодолев последнюю бронированную дверь, проходим между двумя вытянувшимися по стойке "смирно" часовыми и окунаемся в ледяную атмосферу. Здесь стоят два гроба.
Маленькое квадратное помещение, стены из черного мрамора с инкрустациями из красного камня, напоминающими языки пламени. Вверху вентиляционная установка. В центре, на возвышении, два гроба, освещенные снизу мощным красным прожектором. Входим справа. В головах у каждого гроба по стойке "смирно" замерли еще по два часовых с примкнутыми штыками...
Людской поток обтекал возвышение справа налево, пытаясь сохранить в памяти мельчайшие детали увиденного. Но это было невозможно. Вспоминаешь ту минуту и понимаешь - в памяти не осталось ничего определенного. Я слышал разговор между делегатами фестиваля через несколько часов после посещения Мавзолея. Одни уверяли, что на Сталине был белый китель, другие - что синий. Среди тех, кто утверждал, что белый, находился человек, дважды посетивший Мавзолей. А я думаю, что китель был синий.
Ленин лежал в первом гробу. На нем строгий темно-синий костюм. Левая рука, парализованная в последние годы жизни, вытянута вдоль тела... Ниже пояса тело скрыто под покрывалом из синей ткани, такой же, как на костюме...
Сталин спит последним сном без угрызений совести. На груди с левой стороны три скромные орденские колодки, руки вытянуты в естественном положении. Поскольку под колодками маленькие синие ленточки, которые сливаются с цветом кителя, то на первый взгляд создается впечатление, что это просто значки. Мне пришлось сощуриться, чтобы рассмотреть их. А потому я знаю, что китель на нем синий, такого же густо-синего цвета, как и костюм Ленина. Совершенно белые волосы Сталина кажутся красными в подсветке прожектора. Выражение лица живое, сохраняющее на вид не просто мускульное напряжение, а передающее чувство. И кроме того - оттенок насмешки. Если не считать двойного подбородка, то он не похож на себя. На вид это человек спокойного ума, добрый друг, не без чувства юмора. Тело у него крепкое, но легкое, слегка вьющиеся волосы и усы, вовсе не похожие на сталинские. Ничто не подействовало на меня так сильно, как изящество его рук с длинными прозрачными ногтями. Это женские руки.
Советский человек начинает уставать от контрастов
В одном из московских банков мое внимание привлекли двое служащих: вместо обслуживания клиентов они с энтузиазмом пересчитывали цветные шарики, прикрепленные к раме. Позже я видел увлеченных таким же занятием администраторов в ресторанах, работников общественных заведений, кассиров в магазинах и даже продавцов билетов в кинотеатрах. Я обратил на это внимание и собирался узнать название и правила игры в то, что, как я полагал, было самой популярной в Москве игрой, но администратор гостиницы, в которой мы жили, объяснил: эти цветные шарики, похожие на школьные счеты, и есть счетные устройства, которыми пользуются русские. Это открытие было поразительно, поскольку в одной из официальных брошюр, распространяемых на фестивале, утверждалось, что Советский Союз располагает 17 видами электронных счетных машин. Да, располагает, но не производит их в промышленном масштабе. Такое объяснение открыло мне глаза на драматические контрасты страны, где трудящиеся ютятся в одной комнатушке и могут купить два платья в год, и в то же время их раздувает от гордости, что советский аппарат побывал на Луне.