Как театр начинается с вешалки, город начинается с вокзала — железнодорожного, морского, воздушного. Город с порога даёт понять, что он весь в движении. Деревня привязана к полю, к реке, к могилам усопших. Деревня конкретна и нетороплива. Город в хлопотах. Его наводняют люди, снявшиеся с места, куда-то едущие, кого-то покинувшие. В их головах струятся миражи — память о прошлом, мечты о будущем. Сегодняшним днём город не живёт, особенно на вокзале.
Металлический голос объявляет об отправках и прибытиях. Этот голос холоден и безжалостен, как судьба. До твоих слёз ему нет дела. Если ты провожаешь кого-то, берегись, затыкай ватой уши. Как приглашение на казнь, голос объявит об отправлении поезда, и поезд, как Харон, заберёт того, кого ты провожаешь. Поезд железный. Ему никого не жалко. А вообще привыкай. Город не любит сентиментальности. Его наводняют толпы людей, которым ни до кого нет дела, толпы людей, не знающих о твоём существовании.
О том, кто ты, тебе напомнят люди, называющиеся бомжами. Вокзал — их дом, и они в нём то же, что крысы в корабельном трюме. Ты очень похож на них, потому что в некотором смысле тоже бездомен. Не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего (Евр. 13, 14). В отношении нравственном, думаю, мы не меньше их воняем и вызываем смешанное чувство отвращения и жалости. Сбившиеся в колтун волосы, безумные глаза, одежда с чужого плеча. Обыватель сторонится бомжей, может быть, потому, что в духовном отношении он — точная копия их внешнего вида.
Городские расстояния — не для чахлых мышц. Горожанину нужен транспорт. Эта ежедневная близость с сотнями людей, эти прижимания друг к дружке в час пик, эти нудные ожидания на остановках ещё ждут своего осмысления.
Треть жизни человек спит. Оставшееся время тратит на зарабатывание хлеба и того, что «к хлебу». Заработанные денежные знаки меняет на продукты, готовит из них еду, моет затем посуду. Много ли времени остаётся? И, кроме того, горожанин ещё несколько часов в день, сидя или стоя, в метро или в маршрутке, бороздит пространство между домом и работой, работой и магазином. Не правда ли, духовное житие? Но никуда не денешься. Кровь должна бегать по жилам, вода должна совершать свой круговорот в природе, а горожанин должен бегать туда-сюда. Ситуацию можно изменить только если научиться думать о чём-то полезном.
Пусть трамвай со скрипом ползёт по двум ручьям застывшего метала, пусть несётся битком набитая подземка, пусть ругается за сдачу с водителем вредный пассажир. Мы будем спасать то, что есть в нас вечного, читая про себя по памяти кусочки бессмертных текстов, повторяя короткие и великие слова. Будем? Должны. Иначе будущее будет ужасным.
Много в городе есть такого, что говорит тебе на каждом шагу: ты — вошь. Или лучше: ты — муравей. Но есть в городе места, шепчущие тебе на ухо: ты — царь. «Чего изволите, Ваше Величество? Как Вам будет угодно, Ваше Величество». Это где ещё такое, спросите? Например, в ресторане. Рестораны придумали мещане, чтобы немножко побыть царём после того, как последним царям отделили голову на плахе. Вокруг вас услужливо ходят и бегают. Играет музыка, в кухонном чаду для вас шаманят повара и поварята. Вы никуда не спешите. Пропорционально содержимому карманов едите и пьёте. И только если, действительно ощутив себя царём, непослушным языком закричите: «Танцуют все!» — о том, что вы — не царь, напомнит вам бритоголовый охранник, значительно превосходящий вас ростом.
Чуть-чуть похож на ресторан любой дорогой магазин. Там тоже легко почувствовать себя драгоценным в глазах окружающих, этакой цацей, которой лучезарно улыбаются и перед которой раскладывают товары, как на восточном базаре.
Но ресторан и магазин — это не трамвай. Для них нужно больше денег. Собственно, от степени платёжеспособности и зависит то, как часто вы можете позволить себе залезть в царскую шкуру.
Когда-то один из римских императоров ввёл налог на городские уборные. Его сын заметил, что деньги эти будут дурно пахнуть, и услыхал в ответ фразу, так и не растворившуюся в воздухе. Эта фраза классическая: деньги не пахнут. Может, они и не пахнут. Может, они только и делают, что хрустят, шуршат, звенят. Но в городской воздух они добавили какую-то едва уловимую нотку, ощутимую, однако, даже теми, кто не отличает запах «Шипра» от «Шанели». Воздух города пахнет деньгами. Прости, Веспасиан, но именно деньгами он пахнет в первую очередь. Уже потом выхлопными газами, дезодорантами, заводским дымом, свежими пирожками. Вначале он пахнет денежными знаками.