Самое красивое всегда обретается вдали от туристических маршрутов. Нас наповал сразили два небольших городка на той стороне итальянского сапога, что ближе к носу, а не к каблуку: Амальфи и Равелло. В первом — мощи Андрея Первозванного (кроме главы, глава — в греческих Патрах). Во втором — кровь великомученика Пантелеимона. Кровь сохраняется в сосуде, который учеными датируется как римское стекло IV века. Кровь весь год густа, а ближе к июлю разжижается и гдето через месяц, к концу лета, опять загустевает. И так уже 1 700 лет. Мы бы и не узнали об этих святынях, если бы не священник Русской Православной Церкви, хорошо знающий историю Аппенинского полуострова. Он рассказал и показал нам многое невместимо великое и непостижимо интересное.
Здесь есть урок: путешествуя по местам незнаемым, ты нуждаешься не столько в книгах и картах, сколько в благочестивых людях, живущих там. Они расскажут тебе лучше любого путеводителя, где помолиться, что посмотреть, что купить. Слава Тебе, Господи, за то, что снова и снова находит подтверждение известный тезис: человеку нужен человек.
Наших людей в Италии масса. Они выносят горшки изпод престарелых Джузеппе и Джованни; они моют посуду в бесчисленных «траттория», они тяжело зарабатывают еврокопейку для родных душ, оставшихся на родине. Некоторых из них от тоски разбивает паралич, тогда они отправляются на родину в инвалидной коляске и без денег. Ктото отрабатывает долги; ктото проплачивает учебу сынуоболтусу; ктото ищет счастья и мечтает выйти замуж за местного «Челентано». Но почти все они, измученные тоской по родине, собираются в воскресный день в немногочисленные православные приходы. На службах плачут, как дети; в записках поминают всех своих родных, оставшихся на родине, а после службы не могут разойтись. Устраивают нехитрые трапезы с постоянными (будь они неладны) макаронами и разговорами о жизни. Они хорошо знают Италию и ее святыни; могут подсказать, где кто покоится и где лучше помолиться. Общаясь с ними, еще сильнее хочешь домой и радуешься тому, что ты будешь дома через неделю, а они — лет через пять.
В любой стране самое интересное — то, что ты увидишь, заблудившись. Намеренно заблудись в любом городе. Хоть в Житомире. Постучись в дома горожан и попроси ночлега. Услышь отказ и заночуй на автобусной станции. Позавтракай в местной «разливайке» и уедь поутру куда глаза глядят. Ты поймешь о Житомире больше, чем те, кто живет в нем с самого рождения.
То же самое в Италии. Заблудившись по дороге в Неаполь, мы попали в МонтеКассино. Это место равно драгоценно для православных и для католиков. Святой Бенедикт Нурсийский основал здесь монастырь, который стал матерью всего западного монашества. Наверху горы — монастырь, полный туристов и скудный монахами. У подошвы — милый и стандартный городишко. Если вы в ресторане спросите рыбу — вам ответят, что рыба — в море, и принесут суп из спаржи и лапши. Жизнь размеренна и предсказуема. Ни одна душа не скажет, что в этом месте родился для Запада подвиг ради Христа и пламенная жизнь монахов, сжигавших себя в подвиге ради Спасителя.
Вот такая смесь — спокойствия и грусти.
Самый русский город в Италии — Бари. Итальянцы не любят иные языки. Древние римляне всех говоривших не поримски называли варварами, т.е. говорившими чтото вроде «барбар». Сегодняшние римляне то ли от спеси, то ли по тупости — преемники древних. Инглиш не везде спасает. Но в Бари все, что касается святого Николая, написано порусски. «К святому Николаю — туда», — говорит указатель молчаливой стрелкой. Наш народ, столь любящий чудного святителя, был взаимно возлюблен им. Не писавший проповедей, не говоривший много, но молившийся горячо, святой Николай стал «нашим» святым. Над его мощами, источающими миро, русские священники служат частые службы при стечении русскоговорящего народа. Приехавшие в поисках dolce vita и нахлебавшиеся попутных помоев, наши бывшие соотечественники по СССР находят утешение в Боге. Все они — жители Падуи, Милана и прочих милых для слуха городов — в слезах съезжаются к базилике св. Николая. Церковнославянская речь акафиста, на родине непонятная и чужая, на чужбине звучит для них слаще меда. Люди плачут, вспоминают родню, обнимают тех, кто говорит с ними на одном языке, меняются адресами, обещают друг друга помнить.