Доминиканцы — толстые дядьки в белых одеждах — кто с презрением, кто с жалостью смотрят на этих богомольцев. Им, доминиканцам, невдомек, что значит уехать за три моря и найти веру.
Я мог бы много рассказывать об Италии. О любом месте, где мне пришлось побывать, от Корца или Обухова вплоть до Иерусалима, я мог бы рассказывать часами. Во-первых, потому что язык — без костей, но во-вторых и в основном потому, что «Господня земля», т. е. все кругом — Божие, и все кругом — красиво. Серафим любил свою пустыньку, и Сергий благословлял дебри, в которых жил. Все красиво, если вектор жизни правилен. Для наслаждения красотой мира ехать никуда не надо. Таково мое мнение.
Пушкин никогда не был за границей. Свт. Тихон Задонский никогда не был, хотя и мечтал побывать, на Афоне. Ездивший кудато вовсе не становится, в силу автоматических заслуг, лучше никуда не ездивших. Эта мысль настолько овладела мною, что я и в метро теперь сажусь с неохотой.
Умирая от тоски в провинциальных отелях с номерами без кондиционера, запивая ненавистную пиццу литрами вина (чтоб хоть както переварилась), нецеломудренно ощупывая взглядом сотни голых каменных тел на просторах Аппенинского сапога, я все время помнил пословицу: где родился, там и пригодился. Путешествовавший (боюсь надоесть однообразием) вовсе не лучше сидевшего на месте, поскольку прав старина Конфуций: мир можно познать, не выходя из комнаты.
Не насытится око зрением, не наполнится ухо слышанием [Еккл. 1, 8]
Понимая всю провокативность своих мыслей и осознавая потенциальную их опасность для туристического бизнеса, я заранее делаю книксен и склоняю голову перед всеми, кого нехотя обидел. Я не хотел вмешиваться в ваши жизненные планы или снижать количество клиентов вашей туристической фирмы. Я хотел сказать следующее: истина познаваема без перемещения в пространстве; своя земля, при всей ее корявости, лучше любой «акапульки». И еще я хотел сказать, что делю на два и на три свои собственные мысли и за глашатая истины себя отнюдь не считаю. Поэтому путешествуйте, дорогие соотечественники, в том числе и в те места, о которых я наскоро рассказал.
Жизнь — не шутка (11 октября 2007г.)
Размышления священника о женско-мужской дружбе
После грехопадения вражда вошла в человеческое естество. Человек взбунтовался против Бога. Природа взбунтовалась против человека. Внутри человеческой природы муж восстал на жену и жена воспротивилась мужу. Дети презирают отцов и отцы перестали любить рожденных ими. Весь мир пришел в блудное и неистовое брожение. С тех пор нормальные отношения невозможны.
В нынешнем нашем состоянии дружба между мужчиной и женщиной невозможна. Я плачу от этих слов. Я хотел бы дружить с сотнями женщин, не замечая их женственности. Но я не могу. Если ты можешь — ты или дурак, или Антоний Великий, причем не вошедший в подвиг только, а уже вышедший из него. Антонию Великому я готов мыть ноги и пить после этого воду. Но мимо дурака, считающего себя бесстрастным, я готов пройти мимо, не здороваясь.
Дальнейший наш разговор раздваивается. Мнящим о себе, что они чисты, нужно перевернуть страницу. Тот, кто знает о себе, что он грешник, пусть читает дальше.
В вечерних молитвах мы читаем: «семя тли во мне есть». Евангелие от Марка говорит о том, как растет семя: оно растет до времени неприметно для того, кто его в себе носит. И лишь потом выращивает из себя зелень и колос в зелени. Это справедливо и по отношению к греху, и по отношению к праведности. Если ты не грешил блудом, не факт, что ты целомудрен. Грех мог спать, и некому было разбудить его. Если ты не был жаден, не факт, что ты останешься добрым, если вдруг станешь владельцем сокровищ. В общем, если тебя не пекло то или иное искушение, Боже тебя упаси думать, что ты свободен от этого. Просто для этого огня солома в тебе еще не высохла.
Монахи, уходившие в пустыню и десятилетиями томившиеся в огне сладострастия, разве были развратнее прочих людей? Конечно, нет. Они испытали томление человеческой природы, которая противится греху, живущему в ней. Сам ад восстал на них, и они победили ад внутри своего немощного тела. Кому-то может показаться, что эти подвижники, не желавшие прикоснуться даже к руке матери, боявшиеся женщины больше, чем огня — сексуально озабочены или что-то в этом роде. Таковые пусть знают: подвижники, обнажая сердце, сходили на такую глубину бытия, на которой все тайное становилось явным. Там припудренные флером приличий страсти становились явны, там змееныши становились драконами, а отцы боролись с ними. Дурачье, целующее женщин в шейку и не возбуждающееся от этого, — это именно дурачье, сошедшее во глубину ада и не чувствующее этого.