Окна, окна (19 августа 2016г.)
Cвет в окне. Трудно найти более теплый образ, говорящий о быте, о свежем хлебе, о чистой постели человеку, стоящему в холодной тьме; человеку, мечтающему о ночлеге. Об этом писал Лермонтов, который «проселочным путем любил скакать в телеге». Да и кто об этом не писал в холодеющем 19-м и совсем холодном 20-м веке, где бездомными чувствовали себя даже обладатели жилплощади. Вообще окно в ночи это свет надежды. Лишь бы не оказалось оно окном в избушке Бабы-Яги или окном в том доме, который видела во сне Татьяна, принесенная медведем. Там, помните, чудовища пировали за столом, во главе которого был Евгений.
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьмы с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль и полукот.
Но прочь от поэтических привидений. Вернемся к тому, что привычно глазу. Современные города битком набиты вздымающимися бетонными и кирпичными домами. Эти светящиеся по ночам дома впервые в истории мира дали глазу внешнего наблюдателя картину, состоящую из миллиона светящихся в темноте точек — окон, за которыми теплится жизнь. К идее тепла добавилась идея грандиозности. Вспомните бесчисленные кадры американских небоскребов, снятых с высоты полета геликоптера. Море огней и растопыренные пальцы вавилонских башен. Таков он — свет в окне. Он не однозначен.
Вы видели эти окна. Видели многократно. О чем вы думали, глядя на них, если есть у вас эта драгоценная привычка думать о чем-то, глядя на что-то? Кого вы представляли там, за стеклом? Вот Цветаева знает, кто там — за стеклом, и пишет:
Вот опять окно
Где опять не спят
Может — пьют вино
Может — так сидят
Можно просто рук
Не разнимут двое
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Цветаевское стихотворение написано в 1916-м. Причем, написано в таких условиях личной жизни и с такими горками взлетов-падений, что ничего теплого и человеколюбивого от ее поэзии можно было не ждать. Но … звучанье лиры — не только личное дело одного лишь музыканта. Поэт пропевает больше, чем хотел; больше, чем сам понимает. Не молится, но зовет к молитве. Не благословляет, но понуждает благословить. Но вот и советская песня на ту же тему. Стихи Матусовского, музыка Хренникова.
Вот опять небес темнеет высь
Вот и окна в сумраке зажглись
Здесь живут мои друзья
И дыханье затая,
В ночные окна вглядываюсь я.
Совершенно человечная, теплая песня, при звуках которой так легко затосковать о прошлом, которого не знал, или знал фрагментарно. Узнаваемая мелодия. Ветерок безмятежности.
Я любуюсь вами по ночам
Я желаю, окна, счастья вам.
Он мне дорог с давних лет
И его яснее нет —
Московских окон негасимый свет.
Автор не просит молиться. Эпоха не велит. Но автор желает окнам счастья, по сути — благословляет. Не окна одни, конечно. Благословлять окна способен лишь производитель окон, как и зубную пасту благословляет только ее дистрибьютор. Автор благословляет тех, кто живет за этими окнами, за этими клеточками света и тепла. Там тоже «пьют вино или так сидят». Там тоже «рук не разнимут двое». Мне эта картина и такой подход к жизни кажутся прекрасными. Впрочем, есть и иные картины.
У Ходасевича, к примеру, есть стихотворение «Окна во двор». Тяжелое стихотворение эмигранта, ничего доброго не видящего в европейской ночи. Цикл стихотворений так и назван — «Европейская ночь».
Автор смотрит в колодец двора праздным взглядом и не видит ничего доброго. Иногда, глядя в окно (в ином стихотворении), он так говорит:
Все жду: кого-нибудь задавит
Взбесившийся автомобиль,
Зевака бледный окровавит
Торцовую сухую пыль.
И с этого пойдет, начнется
Раскачка, выворот, беда,
Звезда на землю оборвется
И станет горькою вода.
Там дальше целый Апокалипсис начинается, как спусковой крючок получивший импульс от одного неизвестного раздавленного человека. И всего этого ждет, все это созерцает из окна человек, уставший от жизни, но в одиночку умирать не желающий.
Ходасевичу благословлять некого, да он и не хочет. Он видит из своего окна чужие окна. А в них он видит актера, в шестнадцатый раз репетирующего сцену умирания. Видит отца семейства, не нашедшего работу и срывающего злость на сыне, отказавшемся есть луковый суп. Видит старика, собравшегося повеситься. Но ему помешает случайный гость. Еще — мертвого рабочего с медяками на глазах. «Сегодня в лед, а завтра в огонь». Видит девчонку, приглашенную в гости ради известной цели и тащимую в кровать без всякой предварительной обходительности и угощения. Одним словом, окна у Ходасевича, это аналог современного телевизора, где сотня каналов, но на каждом или вешаются, или насилуют, или сходят с ума, и никакой радости. Нечего благословить.