Я, безусловно, с уважением отношусь к этому человеку. Я считаю, что XIX век был невыносимо сложен. И начало XX века было в духовном плане гораздо сложнее, чем сегодня. Т.е. степень безбожия людей была более высокой. Люди были агрессивны, безбожны. Они были уверены, что пар, электричество, наука, медицина, дадут нам сейчас близкий рай. Т.е. не нужна никакая вера, веру, как хлам надо выбросить за борт. Люди были готовы убивать священников за то, что те мешают прогрессу. В начале XX века было гораздо тяжелее, чем сейчас. Сейчас намного легче, потому что атеизм доказал свою несостоятельность. Наука доказала свою ограниченность. Цивилизация доказала свою половинчатость, т.е. счастья мы от неё не ждем. Мы ждём от неё каких-то дополнительных удобств, но никак не счастья. И поэтому мы сейчас поумнели, понимаем, что всё равно вера нужна, молитва нужна, покаяние нужно, духовные знания нужны. Независимо от того, летаешь ли ты на самолёте — всё равно нужно покаяние, молитва, духовные знания, а в XIX веке так не считали. Поэтому такие люди, как отец Спиридон, они, что называется, попадали под трактор, под каток, их просто перемалывала наступающая эпоха безбожья. Те, которым все равно, не сильно переживали, а те, которые переживали — попадали под гусеничный трактор. Их просто пережевывала эпоха. Эпоха, придумавшая подводные лодки, хлорные газы, аэропланы, пушки, пулеметы — чтобы убивать друг друга, чтоб достигать своих целей.
Конечно, он был неправ в отношении воинского долга, государства, армии. Исходя из исторического анализа происшедшего, мы понимаем, что государственное тело должно быть мускулистым, т.е. дистрофик в качестве такого тела никому не страшен и не интересен. Если у этого дистрофика бьется святое сердце, то это сердце вырвут из его тела, потому что он не сможет защититься. Нужна крепкая государственность и, соответственно, армия, этот непременный атрибут крепкой государственности. Армия — это место закалки и преодоления себя, патриотизма и братской дружбы, и прочих навыков, которые необходимы для нормальной жизни. Поэтому по большому счету он был неправ, но судить его за это было нельзя, потому он был в жерле вулкана. А вулканом был тот самый XX век, о котором Мандельштам писал: век — волкодав. «Век мой, зверь мой кто сумеет заглянуть в твои зрачки?». Зрачки XX века были страшными.
Конечно, лучше всего было бежать куда-нибудь от этого всего. Не надо ничего — никакого государства, никакой армии, никакого полицейского аппарата, никаких чиновников. Нужна пустыня — и больше ничего. Но так, кстати, и было. Ведь монашество родилось как ответ Церкви на возникновение православной империи. Когда появилась православная империя Византия — тогда же появилось монашество. Это было бегство от православной империи. Чтобы сохранить веру свою не формальную, лояльную государю, а именно живую, настоящую — нужно было убегать куда-нибудь в леса, в горы, в пустыни. Такова драма человеческой истории.
Но простых ответов здесь нет. Если бы мы логично последовали вслед за мыслями отца Спиридона — то распустили бы армию и милицию, открыли бы тюрьмы, выпуская на улицу всех заключенных. Мы бы удивились тому, насколько жизнь стала не лучше из-за гуманизма, а невыносимее из-за нашего безумия. Так было в Февральскую революцию. По сути, Февральская революция, из соображений ложного гуманизма упразднила Внешнюю разведку, Внутренние спецслужбы, пенитенциарную систему, открыла тюрьмы, выпустила всех на свободу, и т.д. И вместо того, чтобы вдруг наступила эра гуманизма — наступила эра беззакония, вакханалия, которая закончилась приходом к власти большевиков. Здесь нужно разделять мысли святого монаха и вопросы государственного строительства. Это разная харизма, разная благодать. Одни мысли должны жить в душе монаха, который хочет быть свободен, как птица, чтобы петь только Богу и больше никому. Другие мысли должны быть в сердце человека, который живет внутри государственной машины и должен исполнять свои функции. И то и другое друг друга не исключает.
Так что я считаю, что отец Спиридон, царство ему небесное, в этом смысле заблуждался. Но судить его я не имею права, потому что понимаю, что он прожил тяжелейшую, насыщенную, внутренне глубокую жизнь. Я неоднократно был на его могиле в Киеве. Там есть поле церковных людей, там есть преподаватели Духовной Академии, диаконы, священники, профессора, и там его могила. Я туда ходил много раз. Мне очень нравится этот человек. Но святые люди тоже ошибаются, т.е. безошибочен только Господь Иисус Христос. Все остальные, при всей своей святости, тоже могут заблуждаться.