А второй вопрос связанный с этим: ненавидел ли кого-то из людей Христос? Не говорю: гневался, а именно ненавидел ли?
И есть ли у православного преимущество перед безбожником, когда апостол Павел говорил, что нет преимущества?
— Ну, вы знаете, что, у нас с вами нет преимуществ. У нас умноженное требование, с нас спросится больше. Никаких преимуществ.
Что касается первого вопроса — нет, не стоит себе разрешать распаляться ненавистью к кому-то. В особенности, если это человек истории, то — есть недальних событий. Вот сегодня живущие рядом могут быть объектом вашей терпимости, любви, молитвы. То есть вы не должны быть молитвенником за всех и вся. Вам не дано это. Злодеи, преступники, убийцы, кровопийцы, наркоманы, развратники — они не есть объект ваших молитв, вы не должны молиться за всех. Не должны. Вы должны на литургии молиться Богу за всех и за вся, вне литургии вы должны понимать, что есть такие-сякие пятые — пятнадцатые и не заставляйте свою душу бедную, слабую, маленькую душу молиться Богу за всех и за вся. Это не ваша задача, это слишком тяжело для вас. Поэтому терпеть людей нужно, прощать людей нужно, не осуждать людей нужно, но любить всех вообще одинаковой любовью — ну, это не ваша мера. Поэтому не лезьте в эти высоты, вы просто там разобьетесь на этой высоте, не нужно.
Поберегите себя. Нужно смиряться, терпеть, жалеть, нисходить, но не терять при этом четкого понимания, что хорошо, что плохо. То — есть можно и гомосексуалистов любить: ну, ладно, ну и шут с ними, пусть дурака валяют. Но нужно понимать, что есть смертный грех и правда Божия. То — есть не осуждаю, но и не оправдываю. Это очень тяжелое занятие. Посему я вам советую не ставить перед собой задач вселенского масштаба — сейчас я напишу себе правило отношения ко всем. Не надо такого делать. Не судите, не лезьте в чужое, не думайте о том, что вас не касается. И хватит с вас. Вы и так замучаетесь. И так будет жизнь такая, что вы волком будете выть.
Не лезьте в жизнь отчаянных грешников. Не пытайтесь любить всех, вы не Господь. Вы просто грешный, слабый, маленький человек. Всё. Больше ничего.
Я хочу всех любить — да не надо! Не надо!
Ты просто не лезь и живи своей правильной жизнью.
Телефонный звонок: — Если отчаянным злодеем является твой родной брат, который пакостит не просто где-то кому-то, а своим племянникам? Вот, можно ли как-то за него молиться, нужно ли? И буду ли я, как родная сестра, отвечать за него, если я не тяну? Я чувствую, что мне не по силам.
— Не ваше это дело из болота тащить бегемота. Мы часто уверены, что мы сейчас все перемолим — перевымолим. Да ничего мы не вымолим! Себя самого не можешь вымолить. Поэтому не надо брать на себя то, что не в вашей силе. Если он — злодей, пьянчуга, отсидел, отвисел — не надо вымаливать! Ограждайте себя от них — милицией, законами. «Сейчас я помолюсь, и он будет хорошим», — да не будет! Он тебе еще и всю кровь выпьет, и ты, не дай Бог, из окна вывалишься. Не надо этого всего. Вы никого не вымолите, кроме себя. И даже себя самих… Да какие ваши молитвы?! Только —Матерь Божия, спаси меня! Архангел Михаил, помогай мне! Вот и всё! Вы — дистрофики духовные, переставайте брать на себя духовные подвиги и смиряйтесь перед Богом и тем, что мы вошли с вами в последнюю стадию истории человечества. Покаяться и смириться — вот и всё!
Habent sua fata libelli. Цикл «Сила книги». Статья 9-я (1 ноября 2016г.)
«У книг есть своя судьба». Это одно из крылатых латинских выражений. Сам по себе похожий на конструктор, по-своему изящный, но все же более строгий и чеканный, латинский язык породил множество крылатых выражений. Крылатых скорее как самолеты, нежели как птицы. Фраза о собственной судьбе книжек одна из таких. За судьбами книг можно следить так же пристально и с таким же удивлением, как за судьбами людей.
Вот «Исповедь» Августина — книга, которую на пути получения знаний совершенно не объедешь. Книга, которую ты обязан прочитать хоть в юношестве на студенческой скамье, хоть в зрелости, зашивая дыры в образовании. В XVIII веке ее переводит игумен Агапит (Скворцов) и она выходит под редакцией митрополита Платона (Левшина). В XIX веке Киевская духовная академия делает свой перевод. Автор — Подгурский. Но самый удивительный перевод, соперничающий с оригиналом по обстоятельствам написания и степени посвящения Богу, — это перевод Марии Ефимовны Сергеенко. Блаженный Августин под ее пером заговорил по-русски в блокадном Ленинграде. Люди сходили с ума от страха, падали в голодные обмороки, забывали вкус самой привычной когда-то пищи и жевали клейстер. Люди умирали массово, а у оставшихся в живых не было сил рыть могилы. И в это время в одной из нетопленых ленинградских квартир 50-летняя женщина кутается в тряпье и дышит на пальцы. Перед ней листы бумаги и латинский текст сердечных терзаний самого плодовитого отца Западной Церкви. Не карай меня, Господи, если я неправ, но думается мне, что блокадный город выжил и враг со временем был отброшен не только благодаря военным усилиям. Просто трудно побеждать осажденные города, в которых голодные люди заняты богословскими переводами.