О. Андрей Ткачёв — Нет, это не табу, конечно. Я ж живой человек. У меня есть своя совесть и своя жизнь. Я буду умирать, и отвечать перед Богом за прожитую жизнь. Конечно, это не табу, и спасибо за вопрос. Меня мучает лично, например, не то, чтобы мучает, но тревожит соотношение между личной святостью и общественной деятельностью. У меня очень большой вопрос для меня лично. Чем спасется человек? Тем, что он кормит голодных, одевает нагих, рассказывает про закон Божий не знающим закона Божьего? Или тем, что он, например, свят, целомудрен, праведен, воздержан и прочее? Для меня это большой вопрос. Мне не понятны прошлые дела, они вообще что-нибудь значат — или не значат ничего? Потому что я чувствую, что многие хорошие люди за спиной имеют целый багаж хороших дел, но на момент смерти как бы чувствуют себя нагими и ничего не значащими. Мне очень важно понять, например, каким мне нужно быть в день смерти своей. Таким горячим в вере или хватит того, что я сделал до того, т.е. ты нагой и опустошённый в день смерти, а за спиной у тебя какие-то сделанные дела, например — то, что здесь правильно? Я не знаю для себя. У меня много вопросов по своей собственной жизни, по своей собственной будущей смерти. Как мне надо умирать, в горячей вере и с горячей молитвой — или хватит того, что я сделал и нужно смириться?
Просто в день смерти смириться и сказать: Господи, забери меня? Вот такие вещи тревожат мою совесть. Потом мне очень важно понять вообще, чем заплатить за грехи свои. Что нужно отдать за то, что ты сделал неправильного? Это всё нужно погрузить в кровь Христову или нужно всё-таки заплатить чем-то, например, милостыней, постами, молитвами? Меня тоже это тревожит, мне тоже непонятно, как мне свою душу расположить к вечности. Нужно ли мне бить поклоны или хватит того, что я верую, что Христос спас меня на кресте Своём? В общем, у меня есть много вопросов и эти вопросы очень не праздные. Это сокровенные тайны моей души. И я сегодня по вашей просьбе вслух произношу их, но меня это всё очень тревожит, потому что я готов умирать и я понимаю, что умирать надо. Допустим не завтра, но рано или поздно надо. Мне хочется умереть достойно и после смерти пойти туда, где всё хорошо, а не туда где все плохо. Потому что можно умереть и войти туда, где всё плохо. В общем, это всё очень тревожит мою совесть, и в этих мыслях я провожу всю свою жизнь. Когда я засыпаю и просыпаюсь — именно это тревожит меня. Так что я ничего не скажу готового вам, но я скажу вам вот что. Что всё самое главное, то, что тревожит людей, тревожит меня в той же степени. Я боюсь смерти, я отношусь к ней серьезно, я бы не хотел попасть в ад, и я думаю о том, что нужно мне, чтобы войти в рай без мытарств, чего не хватает, что я не сделал вообще. Комплекс этих вещей, он, собственно, и составляет мою внутреннюю тревогу, т.е. я думаю об этом постоянно, если честно. Не знаю, хорошо это или плохо, но это мои постоянные внутренние мысли.
Спасибо вам за то, что меня вытащили на личный разговор в эфире, я бы сам про это не заговорил. Но извиняюсь, что вообще заговорил. Кому нужно знать, что я думаю?
Спаси и сохрани вас Господь, братья и сестры.
Кто ночью не спит… (24 ноября 2016г.)
Ночь назначена человеку для отдыха. «Выйдет человек на дело свое до вечера». А вечером, пардон, нужно спать ложиться. Скотина в стойле засыпает. Петух до рассвета смежает очи. «Спят усталые игрушки, книжки спят…» Вроде бы все проще пареной репы. Но не так все просто.
Был бы я поэт или певец, я написал бы целую поэму или пропел бы длинную песню о тех, что ночью не спят. И кто же они?
Вот, не спит молодая мама, кормящая грудью или баюкающая не хотящего спать младенца. Не спит и молодой отец, которому рано вставать на работу, но он, однако, говорит: «Ложись, милая. Я покачаю».
Не спит готовящийся к сессии или зачету студент. Он пьет кофе, ерошит волосы и пытается за ночь впихнуть в память все то, что нужно было впихивать постепенно, несколько месяцев.
Не спит на дежурстве полицейский. И сколько его ни ругай, а, не дай Бог, что случится, нужно, чтобы был он на месте, у пульта, и принял звонок, и выехал наряд на место. Так же и врачи. Ругайте их, но знайте — они по очереди не спят. Чтобы, когда вас Кондратий прихватит, было кому примчаться к вам и попытаться не позволить вам уйти на тот свет. Ведь мы еще не готовы к тому свету, и еще нужно и пожить, и покаяться, и долги отдать…
Еще не спит сталевар. У него производство таково, что прервись только на день, и все пропадет. Печь замерзнет. Нужно, сменяясь, работать у печи днем и ночью. Печь требует, и человек не спит.