Далее. Столпы западной жизни, столпы, на которых все держится, — это свобода и закон. Человек свободен от рождения. Об этом говорят все базовые декларации. И человек стремится к счастью, а помогает ему в этом строгое следование законам. Такова душа Запада в двух словах. Свобода и закон. Свобода, по возможности, безграничная, и легализм, как правило, беспрекословный. И мало кто видит, чувствует, что свобода и легализм находятся в непримиримом внутреннем противоречии. Солженицын, почти как апостол Павел, указывает на ограниченность закона и подводит слушателя к мысли о необходимости благодати. Ее — благодати — не хватает. Не хватает «Слова о Законе и Благодати». «Всю жизнь проведя под коммунизмом, скажу: ужасно то общество, в котором вовсе нет беспристрастных юридических весов. Но общество, в котором нет иных весов, кроме юридических, тоже мало достойно человека», — говорит Солженицын. Тут в стенограмме впервые появляется в скобках слово «аплодисменты». «Право слишком холодно и формально, чтобы влиять на общество благодетельно. Когда вся жизнь пронизана отношениями юридическими, — создается атмосфера душевной посредственности». Будущие беды человечества, по мнению автора, легализмом не вылечатся.
Это еще Леонтьев заметил, что европеец, с его усредненными и всеобщими идеалами, относящимися только к земле и не далее — не к вечности, превратился в некое орудие всеобщего разрушения. Носитель идеологии Нового времени, как каток, мнет под себя и закатывает в асфальт всю пеструю сложность мира. Это и есть царство посредственности. И трезвонит при этом царь посредственности без умолку о свободе да о равенстве. Уже не о братстве, ибо братство — это нечто семейное и кровное. А кровного больше не надо и семьи тоже не надо. Нужны свобода и равенство в очень специфическом понимании. И вот, говорит автор, «защита прав личности доведена до той крайности, что уже становится беззащитным само общество (опять аплодисменты) … от иных личностей, — и на Западе приспела пора отстаивать уже не столько права людей, сколько их обязанности (аплодисменты)».
Вы много слышали от болтунов о правах здравые речи об обязанностях? Вряд ли. Хотя ведь права и обязанности нужны друг другу так же, как правая и левая рука, ибо одной ладонью не хлопнешь. Желание хлопнуть одной ладонью — то бишь, борьба за права без напоминания о фундаментальных обязанностях — приводит к тому, что «общество оказалось слабо защищено от бездн человеческого падения, например от злоупотребления свободой для морального насилия над юношеством, вроде фильмов с порнографией, преступностью или бесовщиной». А еще в иных словах Солженицын говорит о «свободе» плевать в глаза прохожим наружной рекламой, «свободе» тунеядцу жить за счет общества, «свободе» целых государств вымогать помощь со стороны, а не создавать свою экономику. И еще о десятках видов мнимых «свобод». Но это в иных речах. А здесь Солженицын далее дерзает говорить о грехе.
Генезис неисцельных болезней цивилизации он — совсем по Апостолу — видит в ошибочном гуманистическом представлении, «что человек, хозяин этого мира, не несет в себе внутреннего зла, все пороки жизни происходят лишь от неверных социальных систем, которые и должны быть исправлены». «Странно, вот на Западе достигнуты наилучшие социальные условия, — а преступность несомненно велика и значительно больше, чем в нищем и беззаконном (о нищете и беззаконности можно и поспорить — А. Т.) советском обществе». Перед нами вполне христианский взгляд на главенство внутренней природы человека и на поврежденность этой природы грехом.
А на улице 1978-й. В СССР на газетных прилавках лежат «Известия» и «Правда», о которых шутят, что в «Известиях» нет правды, а в «Правде» нет известий. Запад же гордо хвалится четвертой властью. Свобода прессы кажется самоочевидной, а власть ее неслыханной. Власть газетчиков простирается вплоть до Уотергейта, то есть до смещения президента! Тем не менее эту священную корову Солженицын чуть ли не ведет на убой, утверждая, что молоко у нее отравленное. Где, — спрашивает он, — у газетчиков ответственность перед читающей публикой или перед историей? Исказили, сместили пропорции, грубо ошиблись в прогнозах, а известны ли случаи публичного раскаяния? Нет, ибо это подорвало бы продажу. Газетные полосы полны слухов, догадок, опрометчивых, незрелых суждений, которые никогда не будут опровергнуты, но осядут в памяти масс. Все так, и недавний «upset» с прогнозами о победе Хиллари не вызвал ни суицидальных попыток, ни отставок и извинений. «Акулы пера», давно изолгавшиеся до точки, даже не покраснели. Переобулись в воздухе. Очевидно, это не только американская болезнь. И мы с ней знакомы не понаслышке.