Илью Глазунова проводили отпеванием, которое возглавил Владыка Арсений Истринский с собором духовенства. Родственниками, друзьями и знакомыми был проведен усопший на встречу с Господом. Память об этом человеке навсегда сохранится в нашей жизни.
Мы должны знать людей, которые возвеличивают наш народ и делают вклад в большую копилку мировой культуры.
Царство Небесное покойному рабу Божиему Илье и всем от века почившим христианам.
«Не говорим с тоской «их нет», но с благодарностию – «были».
Укрощение мажоров. Пример исторический (18 июля 2017г.)
В послании Павла к Тимофею есть перечисление качеств, необходимых для епископа Церкви. Говорится между прочим, что епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, благочинен… и так далее. А затем: хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью. И это потому, что кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией? (1 Тим 3:2-5)
И действительно, есть ли дело кому до чужих, если до своих руки не доходят?
В точном смысле «епископ» – это «осуществляющий надзор». Сказанное у апостола о высших иерархах Церкви, сдается мне, вполне применимо к высшей иерархии государства и общества. Как бы так: «Высоко стоящий в обществе и государстве человек должен быть мудрый, трезвый, работящий, патриотичный, и так далее, аж до слов хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью». И совершенно правильно, потому что кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о ком-то вообще?
Только глухой в наш век не слышал о мажорах. Это слово заменило у нас французское выражение «золотая молодежь». И это явление, как его ни назови, по сути – фурункул, указывающий на глубоко поселившуюся гниль внутри общественного организма. Сытые, праздные, наглые, сходящие с ума от того, что им (как пелось в одной песенке) нечего больше хотеть, эти молодые люди – позор своих родителей, у которых не нашлось то ли времени, то ли благоразумной строгости для рожденных ими.
Проблема стара как мир, стара, как имущественное расслоение. И вот иллюстрация из времени не так уж и далекого, но однозначно из другой эпохи.
В Преображенской больнице города Москвы в течение долгих сорока лет жил в XIX веке юродивый Иван Яковлевич Корейша. В больницу он был посажен не для лечения, а в заключение, как буйный и неисцелимый. Это была месть смоленских чиновников за обличения. Сама же лечебница скорее была грязной помесью тюрьмы и ночлежного дома, где больных могли садить на цепь, а лечили только рвотными, слабительными, прижиганиями и приставлением пиявок. Этот кошмар Иван Яковлевич усугубил спаньем на полу, полной антисанитарией, вкушением пищи в виде смешанного воедино завтрака, обеда и ужина и еще рядом невыносимых простому человеку условий. При этом до полусотни и больше людей приходило к блаженному ежедневно. Если приходили по житейским нуждам, Иван Яковлевич вел себя как и подобает юродивому – бормотал, скоморошил, обличал. Если же приходили с духовными вопросами, за смыслом жизни, он говорил ясно, четко и умно. А бывали у него в грязной келье-палате с тяжким духом и академики, и известные священники, и даже Государь Николай Первый.
После посещения блаженного Императором счел для себя необходимым посетить последнего и генерал-губернатор города Москвы. Им на ту пору был Закревский Арсений Андреевич. Это был заслуженный военный, во многих боях отличившийся храбростью и выдержкой. Был под Аустерлицем, воевал в Отечественную войну. Правда, на должности генерал-губернатора не был любим за заносчивость и самодурство. Подлинным же пятном на его мундире, поверх заслуженных наград, было то, что обе женщины в его семье – жена и дочь – были отчаянные Мессалины. О таких сказал однажды великий Павел: Они, дойдя до бесчувствия, предались распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытимостью (Еф 4:19). Закревский, увы, был маститым рогоносцем, не имевшим никакого влияния и на единственную дочь – соперницу матери в разврате.
Итак, он пришел к юродивому в гости. Что же Иван Яковлевич? Он отвернулся от высокого начальника в сторону сопровождавших его чинов и сказал: «Глуп я, други мои милые… Совсем глуп! Залез на верхушку, да и думаю, что выше меня уж и нет никого! Дочь я себе вырастил на позор… Одна она у меня… а, кроме стыда, нет мне от неё ничего… Шляется как… (тут юродивый разразился самой отборной площадной бранью), а я, дурак, и унять не могу! Где уж мне, дураку, другими править, коли я сам за собою управиться не умею? Навешаю на себя всяких цац, да и хожу, распустив хвост, как петух индейский… Только тогда и опомнюсь, как вверх ногами полечу… »