Ты хочешь большего? Тебе не хватает посещения обедни по воскресеньям и колокольного звона на всю округу? Тебе мало синей лампадки в углу и всеобщих выходных на Пасху? Иди в монахи. Порви связи с миром. Насладись и истощись малым сном и скудной пищей. Сделай для себя Часослов и Октоих водой, а сам стань рыбой и плавай в этой воде до тех пор, пока Небесная сеть не выловит тебя для иной и подлинной жизни.
С этого и началось монашество. Этим оно и жило долгие столетия. Живет и сейчас. Но живет все меньше. Мир расслаблен комфортом или, по крайней мере, мечтой о комфорте. Мир не рекрутирует монахов, не выталкивает их на подвиг. Да и сами монастыри пустили в свои стены троянских коней с «удобствами», а такой монастырь и врагу не страшен, и подвижнику в тягость.
Христианская жизнь требует мужества, всецелой веры и опытного руководства. Если ничего этого нет, а претензии на обладание истиной остались, то спасение будут искать в культуре. Можно сказать «в традиции». Это слово в последние времена полюбили страстно и твердят со всех кафедр и на всех перекрестках. Это — грустная тема. Грустная, потому что, когда нет любви, начинают говорить о справедливости, а когда нет огня веры, чтобы зажечь слушателя, говорят о традиции.
Традиция, конечно, хороша, и она есть везде: в выпекании хлеба и в завязывании галстука. Почему не быть ей и в христианстве? Но важно уточнить, о какой традиции идет речь. Если о литургической и молитвенной, то это одно, а если о разных других, имже несть числа, то это другое.
Мне лично уже очень давно понятно то, что человек не живет, а выживает. Причем на всех континентах и во все эпохи. Он может готовиться к подлинной жизни, или не готовиться к ней, но сейчас он еще не живет. То, чем мы занимаемся сейчас, есть либо прожигание бесценного времени, либо симуляция истинной жизни, то есть выдача желаемого за действительное, либо подготовка к этой самой подлинной и грядущей реальности. Четвертого варианта я не вижу.
И получилось так, что раньше приготовление к Вечной жизни, стяжание благодати охватывало целые сообщества, иногда — народы, а теперь стало занятием единиц. Шкала либеральных ценностей не знает ничего абсолютного. Вечной любви, единой истины и нескончаемой жизни для либерального сознания нет. Отсюда проистекает терпимость к взглядам, толерантность. А это не так уж мало, если в результате такой толерантности люди не убивают друг друга. Немец ведь столетиями ненавидел англичанина и при случае убивал его потому, что немец верил, что истина у него, а у англичанина — ложь. Англичанин точно так же думал о немцах и французах. В результате Европа обильно полита кровью и чрезмерно засыпана костями. Но зато теперь немцу незачем злиться на француза или англичанина. Каждый из этих почтенных граждан европейского дома знает, что истины нет ни у кого из них. Более того, им «известно», что истины нет вообще. Так за что же убивать друг друга, скажите на милость? Именно в такой умственной атмосфере мы живем. Я говорю «мы», хотя говорю о Европе. Что делать? «Нам внятно все: и острый галльский смысл \ и сумрачный германский гений» Все происходящее в Европе понятно нам, хотя у нас самих происходит с заметным отставанием в сроках. В этом отставании есть и боль, и благословение.
Так что же происходит в Европе? Усталость от метафизики, отказ от «единого на потребу», желание «просто жить», то есть не ругаться более о том, чего нельзя съесть. В такой ситуации христиане превращаются в пока не маркированных изгоев. Им еще не пришивают нашивки на лацканы пиджаков, эти, дескать, в земной рай не верят. Но долго ли нашить значок на пиджак при современных технологиях?
«Вы думали, что ваши храмы открыты потому, что в вашем лице мир видит служителей Истины? Нет, прошу вас, успокойтесь. Ваши храмы (пока) открыты потому, что вы умудрились никому не мешать. Еще потому, что иногда вы делаете нечто полезное в глазах нынешних хозяев жизни. Еще потому, что нужно сохранять «культурное многообразие». Конечно, есть и так называемая историческая память, и с вашими соборными храмами кое-что незабвенное связано. Но самое главное то, что вы уже не опасны. Сильно влиять на жизнь мира у вас уже не получится. Интеллектуал преклонится перед вашим вкладом в историю культуры. Старушка прослезится над чувствительным хоралом. Но и для интеллектуала, и для старушки это будет стоить минуты в день, полчаса в неделю, трех месяцев во всю жизнь. А все остальное время они будут под завязку заняты другими вещами, более осязаемыми, чем Небесное Царство. Да и у самих вас так много исторических грехов, что стоит нам начать дискуссию об этой стороне жизни, как вы потеряете последние крохи своих дерзаний и стремлений»