«Если ты действительно тот, кем себя называешь, если ты знаешь Бога и не боишься смерти, то почему ты молчишь? Твое сокровище нужно всем. Ты — вор, ты — хранитель источника во время засухи и не позволяешь никому напиться». — «Нет, нет. Я не утаиваю воду. Ее у меня просто очень мало. Ее так мало, что напиться можно только немногим. У меня есть теоретические знания. Я знаю формулу воды: H2O. А самой воды у меня чуть-чуть». — «Так ты — лжец. Мы давно говорили, что ты — игрок словами и любитель попусту тревожить души. Ты будишь нас не для того, чтобы указать путь, а лишь для того, чтобы лишить нас сладкого забвения и ночных грез. Тебя надо выгнать. Или убить. Или использовать силу твоих слабых рук на строительстве светлого города, где будут жить счастливые люди. Выбирай: вот у причала стоит “философский пароход”; вот взвод латышских стрелков и китайских добровольцев ждет команды “Пли!”; а вот состав товарных вагонов ждет сигнала семафора, чтобы отправиться в далекие края на стройку века. Выбирай!» — «Нет, нет. Все это было. Это тупиковые пути. Должен быть другой путь. Он есть на самом деле, а не просто должен быть. Только я слаб, чтобы повести вас по нему. Дайте мне срок, потерпите немного. Быть может скоро, очень скоро я позову вас в дорогу». — «Ты, видимо, хочешь увести нас в пустыню. И не на год, а на 40 лет. Этот номер не пройдет. Мы не так глупы, чтобы повторять историю одного упертого и всему миру известного племени. Тебе повезло. Живи мы лет сто назад, не миновать бы тебе пули, или эмигрантской нищеты, или изнуряющей работы с кайлом под присмотром охранника. А теперь — прочь от нас! Мы не запрещаем тебе звонить в колокола. Да их и не так сильно слышно днем из-за шума городских улиц, а ночью из-за рева дискотек».
Так говорил мир с человеком, стоявшим понуро и смотревшим в землю. Он знал и так, этот человек, что вся проблема в нем самом. Будь он полон жизнью, полон тем, во что верит, все было бы по-другому. Но он не полон. И это — беда. Кто поверит бедняку, рассуждающему о богатстве? Кто поверит словам о целомудрии, сказанным человеком, не имеющим целомудрия? Кто поверит словам о победе над смертью, если произнесены они человеком, боящимся боли, одиночества, голода, даже — зубного врача? «Все верно. Я виноват», — говорил сам себе человек, слушая дерзкие речи собеседника.
Но не много ли я беру на себя, говоря, что от меня все зависит и я сам во всем виноват? Я так мал, так кратковременен. Кроме меня ведь есть и другие. И разве ложь все то, что греет меня изнутри, то, что удерживает меня от безумия и дает силу жить? Собственно, не «то», а «Тот». Ведь Он есть! Он жив! Где Он? Где Ты, Господи?
«Я здесь», — сказал человеку Тот, Кто всегда рядом, Тот, кто идет по пустыне в шаге от тебя и чьи стопы не оставляют следов на песке.
«Я жив. Я здесь. Я слышу вас обоих».
И Он стал говорить с понуро стоявшим человеком. Недолог был Его разговор. Но человек расправил плечи, поднял лицо и на время стал неузнаваем. Он не был больше понур. Он явственно знал, чувствовал, понимал, что эта немощь, которая бросается всем в глаза, нужна и благословенна. «Сила Его в немощи совершается». Таков закон. Нужно, несмотря ни на что, потрудиться для имени Его. И там, где сейчас сухо, закипят родники, а там, где ночует филин, поселятся люди и родят детей. И те, которые говорят о себе, что они иудеи, но не таковы, познают, что Он возлюбил тебя. И те, которые говорят, что они апостолы, но лгут, замолкнут, устыдившись.
Разве много было муки и масла у вдовицы из Сарепты Сидонской во дни Илии? Мало. Но не оскудели масло и мука, потому что Бог повелел им умножаться смиренно, умножаться ежедневно ровно настолько, сколько съели сегодня. Вот и он, человек, бывший понурым, должен будет трудиться и не изнемогать, и его скудость восполнится. Живая вода на дне его чаши прибудет и умножится. Напьются все те, кто не откажется прийти и попросить.
Солнце дошло до зенита и светило на Землю в полную силу. Мир, усмехаясь, ушел, оставив человека одиноко стоять. Он был не в себе, этот человек, дерзающий говорить об Истине. Мир устыдил его и даже напугал. Но потом человек стал вести себя так, словно он слушает не мир, но кого-то другого. Человек поднял голову, и лицо у него стало вначале серьезным, а потом, кажется, даже чуть засветилось. «Но он известный фантазер, — подумал мир. — Он — артист и немного — безумец. Стоит ли тратить время на беседу с таким?» И мир оставил его одного на время. А тот остался стоять на месте.