Кроме того, необходимо помнить, что есть две миссии — внутренняя и внешняя. Но у нас нет толком ни той, ни другой. На внешней — молчание, на внутренней — требоисполнение. Поэтому стоит этот вопрос заострить, поднять и произнести как диагноз. Может быть, эти слова и есть, собственно, диагнозом. Поэтому у меня нет оптимизма по части будущего украинской православной миссии.
У меня есть некая надежда, что внутри русской православной миссии украинская православная миссия найдет свое место и включится в общую работу. Но с другой стороны нет оптимизма даже по поводу русской православной миссии, потому что по количеству задач, которые стоят перед Православной Церковью, русская православная миссия тоже очень мало делает. Украинская вообще ничего не делает. А русская делает очень мало, там какие-то, может, 5-6% КПД, как у старого паровоза. Такая вот ситуация.
— Что нужно сделать, для того, чтобы ситуацию изменить?
— Ситуация изменяется, мне кажется, только исходя из активности на местах. Например, у нас есть отдел благотворительности, и предполагается, что всякая благотворительность протекает через его всевидящее око. На самом деле, конечно, нет. Все контролировать невозможно. И отдел контролирует только 5-15% всего того, что называется благотворительностью. Есть поток различных дел и начинаний, который можно назвать благотворительностью, но который не фиксируется, не анализируется Синодальным отделом.
Точно также и в миссии: отдел миссионерства не может контролировать миссию, он может только анализировать опыт и тиражировать его. Здесь нужна низовая активность.
Каждый регион имеет свои специфические задачи. В Крыму — одни задачи, условно говоря, на Буковине — другие. Нужно ограждать, защищать, исходя из ситуации, и нужно внутреннюю миссию совершать на языке, понятном пастве.
Эти вещи дробятся ровно на столько сегментов, сколько есть у нас активных приходов. Каждый активный приход должен по-своему решать задачу миссионерства. И без активности снизу невозможно выстроить ничего сверху. Тем, кто «сверху», нужно лишь только не мешать тем, кто трудится снизу. Или/и вовремя пресекать те формы миссионерства, которые выпадают из рамок церковности. То есть, административные функции на владыках остаются, а вся активность перекладывается на простого священника, на местные приходы.
Если внутренней, местной низовой активности не будет, то не будет вообще ничего. Такова структура нашей Церкви, такова ее природа, что у нас по приказу ничего не делается, всё только снизу, по активности, по желанию, по любви. А потом уже опыт анализируется и формируется, после чего его можно использовать. Только так у нас все происходит в Церкви, не иначе.
— Чем отличается миссия по рассказу неверующим людям о Христе от миссии по воцерковлению?
— Мы должны признаться в том, что упустили паству, и множество крещеных людей узнают о Христе не из наших уст. Мы упустили многомиллионные массы людей. Поэтому незачем здесь уже бороться за первенство — мы его утратили. О том, что Бог есть, что Христос жил, что Он был распят за наши грехи, что Он воскрес — обо всем этом рассказывают людям протестанты. Это позор наш, это позор всем носящим священный сан, позор всем катехизаторам, всем преподавателям академий. Это оскорбительный вызов всей полноте церковной, что впервые о Христе воскресшем, Христе живущем, Христе, имеющем нас судить, вообще о Христе как таковом, как центре мировой истории, миллионы крещеных нами людей узнали не от нас.
— Получается, в миссии мы идем за протестантами?
— К сожалению, да. Это факт и я не вижу никаких посылок к тому, чтобы мы обогнали протестантов по количеству миссионеров и по количеству проповедников.
— Это связанно с «советским пленением» Церкви?
— Нет, это гораздо более глубокие проблемы.
— Дело в церковном формализме?
— Да. Но здесь искать корни придется поглубже, чем на начало XX века. Вспомним Ключевского, известного российского историка, воспитанника духовной семинарии, сына священника. Он говорил такую горькую фразу: «Верует ли духовенство в Бога? Оно не понимает этого вопроса, потому что оно Богу служит». И еще он говорил, (а он знал, что говорит), что духовенство до революции не учило людей познавать Бога и служить Богу, и с Богом соединяться, и в Боге находить разрешение своих проблем. Другие приоритеты были. Лень ума, неумение адекватно определить вызовы времени. Ведь каждое время рождает свои соблазны. И нужно отвечать на соблазны сегодняшнего дня сегодняшними ответами, а не вчерашними.