Я знаю, знаю.
Евфимие, моли Христа о нас.
Георгие, защищай нас.
Златоусте, не забывай нас.
Опять, как вчера, после посещения Софии, чувство такое, что можно ехать в аэропорт, потому что ты сыт по горло, и трудно представить, что можно увидеть и почувствовать что-то еще. А ведь можно. В любой полный стакан можно капнуть еще хотя бы одну каплю. Или — не одну.
Например, бомжи. Их полно в Константинополе. Они прячутся в нишах обрушенных городских стен, ночуют под храмами. Они черны, страшны, они мочатся прямо на улице, и в своей ненужности ужасны. А ведь ислам предлагает себя миру как лекарство, как религию справедливости. Справедливостью пытается хвалиться ислам.
«Когда угасает любовь, люди ищут справедливости», — говорил Николай Сербский. Это правда.
Когда религия любви пренебрегается, а религиозность до конца еще не исчезла, тогда естественно ждать массовых обращений в религию строгости и справедливости.
Константинополь, очевидно, был съеден не только исламом снаружи, но и своими болезнями изнутри. Прошлое этого Города имеет прямое отношение к будущему Европы.
У будущего ислама будут не только восточные, но и европейские черты лица.
Впрочем, эта угроза придет не от Турции. Турция — действительно светское государство, и по мосту через Босфор из Европы в Азию и обратно движутся товары, идеи, люди, социальные язвы, технические достижения.
Самое светское из исламских государств болеет всеми болезнями умирающей Европы. Нищий смердит, и никто не двинет пальцем, чтобы помочь ему.
И рекламные проспекты на английском и французском языках, те, что лежат в холле гостиницы, рассказывают, где найти ночной клуб для геев или лесбиянок, по какому телефону вызывают девочек. Судя по количеству объявлений, камнями грешников здесь не бьют. Камни берегут для других целей.
Последний большой погром в Стамбуле был в 1955-м году. Тогда были убиты полтора десятка греков, из которых два человека — священники. Были разбиты витрины магазинов и разграблен товар, были сожжены машины, были изнасилованы женщины. Этот погром выдавил из Города последние остатки законных горожан. Остались только добровольные мученики или случайным ветром занесенные опавшие листья.
Сегодня Стамбул — моноэтнический город. Гордитесь, турки. Вас в Городе Константина — 98 процентов. Вы хотите попасть в Европу и выгоняете вон греков, армян и евреев. Армян во время оно, уж не знаю — за что, вы вообще чуть до конца не истребили. Вы — специфичные европейцы, нечего сказать. Но и Европа уже не та, что древле. Она лукава и специфична. Когда вас возьмут в этот «общий дом», это будет значить, что Европа стала публичным домом, и за деньги готова на любое извращение.
Самое вкусное в Стамбуле — это чай и свежевыжатый гранатовый сок.
Почему так вкусен сок — понятно. Гранаты крупны, плотно наполнены рубиновыми ягодами. Смотреть на разрезанный плод — уже удовольствие. Армяне, которых так не любят турки, считают гранат символом Церкви. Много-много ягодок, как живности в Ковчеге, под одной кожурой. У Бори Егиазаряна куча картин с гранатами. Но почему так восхитителен чай? Неужели еврейский рецепт — «не жалейте заварки»? Должны быть еще секреты: особое заваривание, особая посуда, может быть, особая вода.
Сидишь в кафе, пьешь и думаешь, глядя на улицу.
Все-таки с минаретов поют магнитофоны. Повсюду эти остроконечные башни, похожие на ракеты класса «земля-воздух» (И. Бродский), увешаны репродукторами. Не видно, чтобы кто-то взбирался на них, не видно, чтобы кто-то стоял на них в час молитвы. Скорее всего, призыв к «салату» совершается нажатием кнопки. Поэтому никто и не расстилает ковриков на тротуарах, никто не отрывается от торговли или иных дел ради молитвы. Муэдзины кричат, а местный люд, как будто это не им кричат, спешит по своим делам, не меняя выражения лиц.
В воскресенье священник обязан служить Литургию. Это — блаженный груз и священная привилегия. Но я не буду служить в это воскресенье, потому что это — день отъезда. Я не люблю дни отъезда, когда чемоданы уже собраны, а психологически ты еще не дома, но уже и не там, куда приехал. В день отъезда ты воистину убиваешь время до самолета.
Мы отыскали на карте Стамбула место, где много крестиков, то есть церквей, и пошли в этом направлении.
Первый храм, куда мы пришли, поверг нас в шок. Это было здание Армянской церкви, построенное веке в 18-19-м, но ныне занимаемое какими-то армянскими протестантами (я и не знал, что такие есть). Женщина в фиолетовой накидке, а-ля судейская мантия (протестантское облачение) суетилась возле сцены. Кто-то настраивал музыкальную аппаратуру. Посреди места, где раньше был алтарь, стояла трибуна, как в клубе или на партсобрании. Мы спешно удалились, недоумевая. На память я взял Евангелие на турецком языке.