Выбрать главу

Через несколько минут игры надтреснутый голос вскрикнул.

— Стой! Стой! Вот здесь теплее надо!

Григорий улыбнулся в ответ и стал играть «теплее», а кричавший, закрыв глаза, продолжил слушать. Он действительно понял эту музыку, и радость понимания грела его не меньше, чем звуки скрипки.

Дом резонировал. Звуки уходили вверх, усиливались, заставляли подрагивать невыбитые стёкла. Музыка без стука заходила в дома, сначала раздражая непривычностью, а затем совершая умиротворяющее помазание. Люди открывали двери квартир, чтобы закричать «Уйдите!» или «Перестаньте!», но не кричали, а оставались у открытых дверей и слушали. После «Лебедя» из «Карнавала животных» Гриша сыграл ещё Рондо Каприччиозо, и когда он заканчивал, из-под закрытых век баритона вытекла скупая и жгучая слеза, какими плачут люди, пережившие ледниковый период.

Они, конечно, отдали Григорию все его деньги, а может, и додали своих. Они проводили его домой, чтобы никто пальцем не тронул Паганини («Сам знаешь, что у нас по вечерам случиться может»). Они бы и поблагодарили его на все лады, но слов в лексиконе было маловато, и большую часть своего восторга они, размахивая руками, выражали матюками и междометиями.

Все трое в ту ночь засыпали улыбаясь. Но это была не та улыбка, которой встречает незнакомых прохожих некогда крепкий парень Мишка.

Обычно бес стоит незримо между людьми, нашёптывая помыслы, провоцируя вражду, подталкивая на злодеяния. А между этими тремя людьми в сей вечер тихо и неторопливо проплыл лебедь. Он проплыл, перед глазами одних открывая красивую и неизведанную жизнь, а в глазах другого подтверждая ту истину, что люди изначально хороши, и если плохи, то лишь потому, что сами не знают себя настоящих.

Исследуйте Писание (14 августа 2012г.)

Память мучеников Маккавеев стоит в ряду церковных исключений. Она касается личностей Ветхозаветных. А кого еще мы торжественно и всецерковно чтим из деятелей времен от Моисея до Мессии? Пожалуй, только Илию. Еще — праотцев в неделю, предшествующую Рождеству. Но там обилие имен поминается вместе, и нет возможности обсудить, осветить, передать слушателям сущностные моменты жизни Адама, Ноя, Авраама, Давида… Каждый из них достоин долгой беседы, да и не одной. Но нет этих бесед. Не звучат они.

О, Иисусе, когда же это будет так, чтобы пастыри и там и здесь, всюду по храмам часто собирали народ, «велели рассадить всех отделениями» (См. Мк. 6:39) и беседовали с ними пространно «о Гедеоне, о Вараке, о Самсоне и Иеффае, о Давиде, Самуиле и других пророках» (Евр. 11:32). Будет ли это, или подобные явления навсегда превратились в «святую древность» и прерогативу Церкви Первенствующей?

При этом заметьте: знаковые личности Ветхого Завета имеют в нашем служебном календаре особые дни памяти. Есть день памяти у Исайи, у Иезекииля, у праотца Авраама (отец всех верующих!), у Моисея (посредник при даровании Закона!) и у прочих. Но скажите мне, разве мы в эти дни собираемся на молитву в храмы? Разве мы прилежим чтению содержащихся в Библии писаний этих мужей? Разве сама память наша церковная и молитвенная реагирует на имена Авраама, Давида, Моисея, Елисея? Почему Илию мы выделяем, и мучеников Маккавеев к нему присоединяем, а прочих оставляем незаслуженно за скобками молитвенного мышления? Может мышление наше не молитвенное вовсе?

«Новый Завет скрыт в Ветхом, а Ветхий Завет раскрыт в новом», — говорил блаженный Августин. Формула эта кристальна и достойна благоговейного удивления. Таковы математические формулы, соединяющие для понимающих людей истину с краткостью и красотой. Люди Нового Завета уже потому должны «изучать Писание» и любить книги Ветхого Завета, что в них «скрыт» Новый Завет.

Было бы неплохо, если бы пастыри постоянно просили своих пасомых: «Читайте Писание. Прошу вас, читайте Писание. Запоминайте, выписывайте, учите наизусть, чтобы поучаться в Законе Господнем «день и ночь!»