Миллионы людей живут, просыпаются, засыпают, над чем-то смеются, над чем-то плачут, что-то покупают, что-то зашивают, что-то строят — и не молятся годами и даже десятилетиями, и нужды в этом не чувствуют.
Фото: strrrannaya, photosight.ru
Это означает, что эти люди совершенно глухи. Почему мы, разговаривая, часто друг друга не слышим? Почему мы часто не можем достучаться один до другого — найти общий язык, договориться? Потому что мы оглохли. Мы не слышим ни Бога, ни себя, и, соответственно, не молимся и не разговариваем. Мы просто исполняем сигнальную функцию, машем руками, как регулировщики. Мы похожи на людей, которые только что закончили строить вавилонскую башню, и Бог их сделал не понимающими никого, кроме себя.
Вкус смерти
Смерть еще не приходила — а кто из нас не знает ее горького вкуса? Я хотел бы найти человека, который еще не умирал! Наш внутренний опыт: вкус греха, вкус разлуки, вкус отчаяния — это все вкус смерти. Это то, от чего вяжет во рту, как будто полынь жуешь.
Мы ее сердцем знаем — кто-то больше, кто-то меньше, но в смерти мы живем больше, чем в жизни.
Это мы жизнь не нюхали, это обояния жизни мы не ощущали и не знаем, что такое жизнь — что такое смерть, мы знаем больше.
Человек измучен сам собой — ничем другим, просто себя, такого, какой он есть, терпеть у него сил больше нет. Только для человека может быть так мучительно жить, когда он сам собой мучится, понимая, что должен быть другим.
Кто дал ему это понимание, где он это вычитал?! «Что ты мучаешься? — говорят ему. — Да живи себе! Есть что есть? Есть. Есть что надеть? Есть. Чего страдать?»
Но так может жить кролик в клетке, обезьяна в зоопарке, но не человек. Ему вечно чего-то не хватает. Почему-то иногда ему до боли умилительно смотреть на веселящихся детей, хохочущих на площадке, а иногда охватывает щемящая грусть…
Человек — нездешний житель. Ему потому и плохо здесь, что он для другой жизни создан. В этой жизни он, по сути, оказался в наказание — умер и продолжает есть смерть большой ложкой, потому что все, чем мы питаемся — это прах, по которому змей ползает, везде оставляя следы своего живота.
А когда человеку надоедает это, достигает его ушей Божье слово, и он воскресает из мертвых.
Глас Сына Божьего
Прежде воскресения того, всеобщего — воскресение твое личное. В шестнадцатом зачале Евангелия от Иоанна, которое постоянно читается на заупокойных богослужениях, говорится: «Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут» (Ин.5:25).
Слышат голос Божьего сына и выходят из гробов. Это время уже наступает и наступило, в том смысле, что сегодня каждый, кто услышит Божье слово, выходит на голос Божьего Сына из гроба отдельной замкнутости, своих страстей, привычного проклятого образа жизни — бытика своего, бытового безбожия, как Лазарь. «Лазарь, гряди вон!» — говорит Христос, и выходит умерший.
Господь выведет нас из гробов именно голосом. И сегодня смерть отдает души тех, кто слышит глас Сына Божьего и идет ему на встречу.
Это и есть начало духовной жизни. Воскресение из мертвых. Полная перемена.
Где мой Иисус?
Человек — смердящий, вонючий Лазарь. Достоевский избрал точкой фокуса всего романа «Преступление и наказание» чтение Раскольниковым и Соней этого фрагмента, потому что там мертвец и там воскресение.
В одной из покаянных молитв есть прекрасные слова: «Дай мне покаяние всецелое и сердце люботрудное во взыскание Твое». Какое красивое, вкусное слово! Сердце, любящее трудиться в поисках Иисуса Христа: «Где мой Иисус?» — как Мария у Гроба.
Святитель Димитрий Ростовский говорит: Пойду, поищу моего Иисуса. Пойду к архиереям — нет у архиереев моего Иисуса. Что ищете Живаго с мертвыми? Пойду к священникам — нет и у них моего Иисуса. Взяли и не знаю, где положили Его. Пойду к бедным — нет у бедных моего Иисуса. Пойду к богатым — нет и у богатых. Пойду к знатным мира сего — нет Его там. Где Господь наш, где Он живет, у кого обретается?
Страшные по силе любви и по силе обличения нашей теплохладности слова — действительно, ищи Иисуса, потому что в Нем — Жизнь и Воскресение. Надо воскресать из мертвых, потому что остальное — подлинная, настоящая смерть. Страшна смерть не та, которая будет потом, а сегодняшняя.
Духовную жизнь человек начинает только, поднимаясь из смрадно-трупного состояния к жизни во Христе через слышание слова Божия, начинание говорить, сначала — лепетать, как лепечут дети: «Прости меня! Помилуй меня! Алиллуия!» Это, по сути, «ля-ля-ля», детское агуканье: «Алиллуия! Алиллуия! Слава Тебе, Боже! Прости меня! Помилуй меня!» — а потом все более и более членораздельно, все более и более умно.