Этот брод (тут уж без метафоры можно сказать — поистине в огне) для Конецкого — понятие «Дом». Во всем его многообразии. И тот деревянный — изба окраинная, где жил в детстве,
Вот провидческая суть поэзии: созданный в 60-х образ сегодня стал символом… Это и Дом как очаг, гнездо любви, нежности и родства, создаваемый лирическим героем и его сверстниками. Это и Дом — как Родина. Как судьба. Как Поэзия — и все это тоже подверглось гибельным напастям. И ради сохранения такого Дома тоже необходим поступок. И самопожертвование, способность к коему — одна из главных основ русской православной души: понимание этого по нарастающей чувствуется в трехтомнике… Центральной, самой драматической страницей этой панорамы стало, по-моему, стихотворение «Отцовский дом» — микроповесть, внутреннего нравственно-психологического, событийного и социального заряда которой иному пишущему на немалую поэму хватило бы. Взрослые сыновья приезжают в дальнее село к вдовому отцу-старику: пожар спалил отчий дом, и они его строят вместе заново. И вот уже «на стропилах» дом, и старик падает и, умирая, признается сыновьям: он сам поджег старую избу, чтоб только сыновья вспомнили, где их Дом. Где их Родина… Жертва вечерняя… «Всего-то оставалось дел немного:/Достукать крышу да поставить печь…»
Да, такой поэт — не из тех, кто, оглядываясь на свое прошлое, мнется и уверяет: мол, «не был, не состоял, не участвовал…», кто стыдливо «обновляет» на нынешний лад или вовсе вычеркивает сугубо «советские» свои творения. Был, участвовал! — потому есть и сегодня! — вот что говорит Юрий Конецкий и от своего лица и от лица своих трудовых ровесников, тех, кто, может быть, ни разу в жизни не произнес слов «гражданственная честь» и «патриотизм», но для кого они святы смолоду… Потому-то он целиком воспроизвел во втором томе «Уральский временникъ» (так в подлиннике) великолепный свод поэм, раскрывающих дивную, горестную и прекрасную историю Урала именно как «станового хребта» России. А вошли в этот впечатляющий эпос не только произведения, рисующие портреты ратных вождей, вождей духовных, созидателей, промышленников и купцов (Ермак, Татищев, Демидовы, Ползунов, Симеон Верхотурский), но и такие поэмы, как «Кумачовый год», где воссоздано революционное время, а одним из главных героев стала такая, мягко говоря, неоднозначная личность, как Я. Свердлов. Но — утверждаю! — Конецкий глубоко нрав в том, что знакомит новых читателей и с такими эпическими страницами своей поэзии. И не только потому, что в них нет ничего конъюнктурного («при Советах» они с великим трудом шли в печать), и грешно «улучшать» свой творческий облик задним числом. Это — печать нашей Истории: разве мало мы понесли потерь из-за того, что из нее многое вычеркивалось в угоду политповетриям?! Полнокровие художественно-исторической картины, созданной поэтом-гражданином, — лишь оно может стать подлинным хлебом духовным. Сказал же сам автор в своем стихотворном комментарии к этому своду: «Я следовал бесхитростной задаче, в архивах документы теребя, понять, как Время шло, смеясь и плача… Жил ненавидя, радуясь, любя».
Так и сегодня живет мой талантливый уральский сверстник, подвижник Русского Слова, кипучий и неутомимый поэт Юрий Конецкий. Да разделят читатели его новых книг эту участь.
Опубликовано в журнале «Наш современник» № 11, 2008
ПРИЧУДЛИВАЯ ПЕСНЬ ПРИЧУДЬЯ
Сето — едва ли не самый неизвестный «общественности» народ из тех, что ныне зовутся малочисленными. Не раз бывало: человек даже с глубоким интересом к этнографии знает, что где-то живут нивхи и юкагиры, слыхал о караимах и алеутах, но ничего не ведает о племени, обитающем гораздо ближе — на землях вокруг святой Псково-Печерской обители и Изборска, рядом с Псковско-Чудским озером, в краю, столь же красивом по природе своей, сколь и по имени, — в Причудье…