Следующим выдающимся преобразователем нашего департамента был достопочтенный мистер Гриттс, депутат от Сордаста. Мистер Гриттс внес в управление нашим департаментом свой собственный принцип, и этот принцип сводился к тому, что ни один человек, занимающий должность клерка, не должен получать больше сотни фунтов в год. Мистер Гриттс считал, что более высокий оклад принес бы человеку один вред: что ему и не нужно большего жалованья; ибо он не является производителем - потому что он ничего не добывает: и вместе с тем он и не фабрикант - потому что он не перерабатывает никакого сырья: а в экономике-де существует непреложный закон, не допускающий, чтобы заработок человека, который ничего не добывает и ничего не перерабатывает, превышал сто фунтов в год. Мистер Гриттс завоевал репутацию необычайно мудрого деятеля исключительно благодаря открытию этого принципа. Мне кажется, не будет преувеличением сказать, что он сжил со свету двух канцлеров Казначейства, денно и нощно донимая их своей теорией. Надо признать, что за сорок лет службы я навидался всяческого шарлатанства, но такого второго шарлатана, как мистер Гриттс, я в нашем департаменте не видывал. Он привел с собою в качестве личного секретаря своего бывшего бухгалтера, и я совершенно убежден, что с самого же начала он прикарманивал себе половину жалованья этого несчастного, внушив ему, что остающуюся половину жалованья он должен рассматривать как личное благодеяние своего патрона. Из всех людей, которых мистер Гриттс принимал на службу, из всех его многочисленных унылых и худосочных ставленников, я думаю, не было ни одного, кто был бы принят не из корыстных соображений. У нас увольняли клерков, чтобы освободить местечко для его зятя, у нас осуществлялась рационализация, чтобы очистить вакансию для его кузена, у нас происходило слияние ради увеличения его собственного оклада, у нас каждый день на алтарь служения родине приносились в жертву клерки, но я ни разу не слышал, чтобы благо родины потребовало бы принесения в жертву этакого Гриттса. Прибавьте к этому, что характернейшей чертой деятельности нашего департамента стала полнейшая беспринципность; мы создавали себе врага из каждого человека, имевшего с нами дело; мы затягивали все дела, мы торговались и изворачивались; мы прибеднялись, мы всех подозревали, на всех клеветали и шагу не делали без соответствующей мзды. Таково достоверное изображение деятельности Гриттса. Совершенно естественно, что очень скоро мы снова перешли под начало лорда Стампингтона, а потом нас снова возглавил сэр Джаспер: и так мы без конца проходили через все стадии преобразовании от Стампингтона до Джаспера, и каждый из них заново переделывал все сделанное предшественником.
Я совершенно беспристрастен в своих показаниях, и моя единственная цель - предостеречь публику. Нельзя ждать добра ни от каких высокопринципиальных преобразований, вся принципиальность которых обращена лишь на младших клерков. Такие преобразования порождены самым грошовым и самым лицемерным патриотизмом в мире. Наша государственная система поставлена вверх ногами, корнями к небу. Начните с них, а тогда и мелкие веточки скоро сами собой придут в порядок.
9 июня 1955 года
БОЛЬШОЙ РЕБЕНОК
Перевод Т. Литвиновой
Не приходило ли кому-либо из наших читателей в голову, что нельзя считать удовлетворительным такое состояние общества, при котором в году одна тысяча восемьсот пятьдесят пятом возможна Комиссия народных представителей, публично и торжественно обсуждающая, следует ли предоставить народу право во дни воскресного отдыха посещать свои скромные трактиры и чайные? Не чудится ли тем, к кому мы здесь обращаемся и кто даст себе труд поразмыслить минуту над поставленным нами вопросом, не чудится ли им нечто чудовищное и унизительное в самом существовании комиссии, занимающейся подобным расследованием - в нашей стране, в наше время?
Что касается нас, мы можем ответить не раздумывая. Этот всенародный позор вызывает у нас стыд и возмущение.
Все это было бы просто смешно, если бы в этом не было клеветы на изнуренный работой, задавленный налогами и тем не менее добродушнейший и терпеливейший народ. Давно пора понять, что он заслужил лучшего с собой обращения. В разгаре лета вдруг собирается комиссия, которая самым серьезным образом начинает допытываться, можно ли смотреть на английский народ иначе, как на шайку пьяниц и нарушителей общественного порядка, состоящих на учете в полиции? Лорды и джентльмены, лорды и джентльмены! Неужели затем лишь приблизились мы настолько к Утопии - после долгих странствий по темным и кровавым дорогам английской истории, - чтобы заниматься такими пустяками? Неужто нет ничего иного - дома, либо за морями, видимого простым глазом, либо сокрытого от взоров - ничего такого, что указывало бы нам на другие, более благородные цели?