Сейчас, оглядываясь на этот период своего жизненного и творческого пути, порой задумываюсь о том, с какой стремительностью я, вчерашний начинающий ученик класса виолончели, втянулся в интересы московской композиторской среды, в которой развивались и соревновались различные творческие течения, идейные и эстетические принципы. После того как были изданы и неоднократно прозвучали в концертах мои ранние пьесы для скрипки, для фортепиано, песни (это было еще до моего поступления в консерваторию), я начал мечтать о создании более масштабных сочинений, в том числе и для симфонического оркестра.
К началу тридцатых годов советская музыка накопила значительный запас симфонических произведений, в которых можно было ощутить дыхание нового времени, отображение в оркестровых полотнах революционных событий недавнего прошлого, героики гражданской войны. Может быть, в свете сегодняшних завоеваний лучших мастеров советского симфонизма отдельные партитуры, писавшиеся в те годы, могут показаться несколько схематичными, но в истории советской музыки они останутся как первые попытки воплотить в музыке образы революции, новой жизни, воинские, трудовые подвиги советских людей. Вспоминаю услышанные мною тогда «Симфонический монумент 1905 — 1907 гг.» моего первого учителя композиции Михаила Гнесина, «Траурную оду на смерть Ленина» Александра Крейна, «Завод» Александра Мосолова.
Особое место занимают два выдающихся произведения той эпохи, ознаменовавшие выход молодой советской музыки на мировую арену. Это Шестая симфония Николая Мясковского — величественная симфоническая эпопея, воспевшая тему революции, — и ярко талантливая Первая симфония девятнадцатилетнего Дмитрия Шостаковича, впервые услышанная мною в 1927 году. Оба сочинения с первого прослушивания увлекли меня богатством мысли, острой конфликтностью образов.
Шостакович тогда жил в Ленинграде, и мое личное знакомство с ним состоялось несколько позже, в конце двадцатых годов. Мясковского же я не раз встречал на вечерах современной музыки в доме известного музыкального критика Владимира Держановского и в концертах. И, конечно, мечтой моей жизни стало поступление в его класс композиции. Для нас, молодых музыкантов-москвичей (а к тому времени я уже, безусловно, причислял себя к москвичам), Мясковский был не только общепризнанным главой советской симфонической школы, но и непререкаемым авторитетом во всем, что касалось музыки.
Однажды я поделился с Держановским своей мечтой. Вскоре после этого я заболел и попал в больницу. Трудно передать чувство радости и счастья, охватившее мое существо, когда один из посетивших меня товарищей принес добрую весть о том, что Мясковский принял меня в свой класс композиции! Эта новость оказалась самым действенным лекарством для больного и ускорила выход из больницы.
Занятия под руководством этого выдающегося композитора и редкого педагога остались в моей памяти как один из счастливейших периодов моей жизни. Мясковский учил нас не только сочинять музыку. Он учил нас отношению к искусству, пониманию высокого долга художника перед народом, перед своим временем. С первых же уроков, предоставляя каждому ученику полную свободу в развитии творческой мысли, он не уставал напоминать о том, что музыка — это средство общения с людьми. Мясковский напоминал нам о замечательном опыте всех великих композиторов мира, и прежде всего русских композиторов — Глинки, Мусоргского, Чайковского и своего учителя Римского-Корсакова, всегда черпавших вдохновение в народной жизни, служивших своим искусством людям, народу, передовым идеям своего времени. Он учил нас также трудному делу поисков нового в искусстве, нередко приводя в качестве примера художественный опыт своего друга и соученика по Петербургской консерватории Сергея Прокофьева.
Конец двадцатых и начало тридцатых годов в музыкальной жизни Советского Союза отмечены интересными достижениями в творчестве, исполнительском искусстве, в строительстве музыкальной культуры национальных республик. То было время, когда, наряду с бурным развитием музыкальной жизни в Москве и других крупных городах России, Украины, начался расцвет национальной оперной и симфонической музыки в Грузии, Армении и Азербайджане, когда начиналось строительство профессиональной музыкальной культуры в республиках Средней Азии. Усилиями многих музыковедов-фольклористов, проводивших самоотверженную работу в отдаленных районах нашего огромного многонационального государства, тогда были вскрыты богатейшие пласты народно-песенной культуры, отысканы и записаны десятки тысяч народных мелодий многих национальностей и народностей, проживающих на территории СССР. Если в царской России музыканты-профессионалы служили своим искусством, в сущности, относительно малочисленным представителям разных слоев русской интеллигенции, то теперь в орбиту воздействия искусства вовлекались все новые и новые миллионные массы народа.