— А жевание галстука? А пробег в Гори якобы под бомбами?
— Насчет жевания галстука — скажите, вы палец в нос никогда не засовываете? А подловить вас в такой момент — это как? Иные в таких ситуациях грызут авторучку, кусают ногти… В общем, повод для газетной карикатуры, не более. Что касается пробега под бомбами — мне трудно представить себе спокойно прогуливающегося человека в городе, который бомбят, в момент предположительной воздушной тревоги. Я бы в такой ситуации не побежал только потому, что вообще не очень хорошо бегаю.
— Как вы считаете, кем Саакашвили останется в грузинской истории? Рано или поздно ведь вся эта взаимная истерика затихнет…
— Откуда мы знаем, кто и как останется в истории? Во-первых, у него еще много лет впереди. Во-вторых, история в принципе не очень предсказуема. Вот Горбачев. В девяностые казалось, что он останется в истории с определением «великий». А сейчас как вам кажется?
— Мне он и в девяностые годы не казался великим. Скорее уж Ельцин. Я никогда не смогу простить Горбачеву фактически допущенный им распад СССР — это не столько ельцинская, сколько его вина.
— Он не развалил СССР — СССР развалился у него в руках. Но это, может быть, как раз причина того, что я тоже не считаю его великим: великий человек все-таки сознает, что происходит, и управляет историей, а не она им. Но он сделал великое дело, — которое вам не нравится, но ведь как раз по причине величия, пусть для вас это величие со знаком минус.
«Сначала попробуйте с Белоруссией»
— А восстановление СССР возможно — в той или иной форме, хоть в самой отдаленной исторической перспективе?
— Включая Грузию?
— И Грузию…
— Вы сначала попробуйте решить этот вопрос с белорусами. Вот там — не просто общая история, а один, по сути, народ. Как, по-вашему, удастся сегодня политически присоединить Белоруссию?
— Думаю, главным препятствием является белорусский лидер.
— Но белорусского лидера часть населения поддерживает именно потому, что он слияния не хочет. И вообще не думаю, что сохранение СССР имело смысл. Мы можем о нем ностальгически сожалеть, но тогда сохранять Союз значило тащить за собой огромный воз проблем, которые бы накапливались. Распад все-таки позволил России сосредоточиться на себе. Кто мешает открыть границы?
— Вы знали Ходорковского?
— Знал.
— Он действительно хотел захватить власть?
— Я свечку не держал. Насколько понимаю, он мечтал о думском большинстве и пытался его сформировать, но это ведь далеко не переворот. Это рычаг для манипуляций — серьезный, но не решающий. Что до его взглядов — они всегда были левоцентристскими, так что его нынешние письма о «левом повороте» наверняка пишет он сам. К тому же он человек умный — весьма.
— Как думаете, дадут ему выйти живым?
— Думаю, да.
— У вас разнообразный опыт: вы были биологом в семидесятые — восьмидесятые, олигархом в девяностые, грузинским министром в нулевые. Что лучше?
— Ну, не олигархом. Мини-олигархом, олигархенком… Биолог был молод, олигарху было интересно, у министра были возможности. Во всем свои преимущества, и всегда интересно. Пожалуй, в девяностые было самое шальное время. Однажды мне сказали — тебя должны убить, но если дашь денег, вместо тебя убьют другого человека. То есть предлагали реально купить свою жизнь и чужую смерть. Когда выяснились причины, стало очень смешно. Сначала, правда, нет — предложение это исходило от известного человека, сочетавшего бизнес с общественной деятельностью
— Я его знаю?
— Нет. Но я бывал с ним в Кремле, куда он был вхож. А информацию он получил от одного странного сотрудника органов, занимавшегося астрологией, паранормальными явлениями и прочими гаданиями. И этот сотрудник нуждался в деньгах для покупки квартиры дочке. Поэтому сообщил, что на звездах написана моя скорая смерть, но если я откуплюсь — гороскоп можно переписать. Такой был уровень опасности — и соответствующий уровень общества; весело…
— У вас остался бизнес в России?
— Почти никакого. Так, небольшая недвижимость…
— Вовремя вы уехали.
— Не потому, что кто-то выдавливал. Никаких угроз. Просто исчерпался очередной этап жизни.
— Может ли следующий этап как-то опять связать вас с Россией? Даже вернуть туда?
— Слушайте, что бы вы сказали в 1988 году человеку, который бы предсказал, что в 1998 году кончится первая чеченская война? В лучшем случае назвали бы идиотом. Я никогда не даю зароков. У меня есть несколько принципов: продается все, кроме совести, сбывается все, кроме предсказаний…