Фанатик. Тысячу иных качеств, предатель! Вижу, куда ты гнешь! Ты сейчас скажешь мне, что Бог был способен одушевить материю, что он дал животным инстинкт и он является господином всего.
Философ. Но ведь вполне возможно, что он действительно придал этой материи многие свойства, вам непонятные.
Фанатик. Мне непонятные?! Ах ты, злодей!
Философ. Да, его могущество простирается дальше вашего разумения.
Фанатик. Могущество! Его могущество! Да это рассуждение атеиста!
Философ . Но в мою пользу свидетельствуют многие святые отцы.
Фанатик. Давай, давай! Ни Бог, ни святые отцы не помешают нам тебя быстрехонько сжечь; такова казнь для отцеубийц и философов, не придерживающихся наших взглядов.
Философ. Сам дьявол или ты изобрел этот метод аргументации?
Фанатик. Бесноватый, мерзавец, ты смеешь ставить меня на одну доску с дьяволом?!
(Тут фанатик закатывает оплеуху философу, возвращающему ее с лихвой.)
Философ. Ко мне, философы!
Фанатик. Ко мне, святая Германдада![58]
(В этот момент с полдюжины философов появляются с одной стороны, и можно видеть, как с другой бегут сто доминиканцев в сопровождении сотни служителей инквизиции и сотни альгвазилов. Партия проиграна.)
Раздел второй.
Мудрецы, вопрошаемые, что есть душа, ответствуют: мы ничего об этом не знаем. Если их спрашивают, что такое материя, ответ их звучит точно так же. Правда, профессоры, особенно школьные, в совершенстве знают все это; твердя, что материя протяженна и делима, они полагают, будто тем самым сказали все, однако, когда их просят объяснить, что означает "протяженность", они испытывают затруднение. "Протяженная" значит "состоящая из частей", говорят они. Но из чего состоят эти части? Делимы ли элементы этих частей? И тогда они либо умолкают, либо пускаются в пространные объяснения: то и другое равно подозрительно. Почти неведомое нам бытие, именуемое материей, вечно ли оно? Вся античность отвечала на этот вопрос утвердительно. Обладает ли она сама по себе активной силой? Многие философы так считали. А те, кто сие отрицает, вправе ли они это делать? Вы не постигаете, каким образом материя может иметь что-либо сама по себе. Но как можете вы утверждать, будто она не обладает сама по себе необходимыми для нее свойствами? Вы не понимаете ее природы и отказываете ей в модусах, заложенных тем не менее в ее природе: ведь в конце концов с того момента, как она существует, необходимо, чтобы она имела определенный вид и форму, а с момента, когда она в силу необходимости получает форму, возможно ли, чтобы она не имела иных модусов, связанных с ее очертаниями? Материя существует, и вы познаете ее исключительно через свои ощущения. Увы! К чему нам служат все вытекающие из рассуждения тонкие ухищренья ума? Геометрия сообщила нам приличное число истин, метафизика - очень мало. Мы взвешиваем материю, измеряем ее, разлагаем на составные части; но если мы хотим сделать хоть шаг за пределы сих грубых действий, мы чувствуем собственное бессилие и пропасть, разверзшуюся под нами.
Извините, ради Бога, весь мир за то, что он заблуждался, веря в самостоятельное существование материи. Да и мог ли он поступать иначе? Как можно себе представить, что вещь, не имеющая преемственности, не существовала от века? Если существование материи не было необходимым, почему она существует? И если ей было необходимо быть, почему не была она вечно? Ни одна аксиома не имела столь универсального распространения, как эта: "Ничто не возникает из ничего". В самом деле, противоположный тезис непостижим. У всех народов хаос предшествовал устроению целого мира, созданного божественной рукой. Вечность материи ни у одного народа не повредила культу божества. Религия никогда не способна была пошатнуть представление, признававшее вечного Бога господином вечной материи. Мы довольно осчастливлены ныне верой, помогающей нам понять, что Бог извлек материю из небытия; однако ни один народ не был раньше обучен сему догмату; сами иудеи его не ведали. Первый стих "Бытия" гласит, что боги Элогим (а не Элои) создали небо и землю; но там не сказано, будто небо и земля были сотворены из ничего.
Филон, живший в то единственное время, когда иудеи имели некоторое образование, говорит в своей главе о творении: "Бог, будучи по своей природе благим, не питал никакой зависти к субстанции, к материи, не имевшей в себе самой ничего благого и обладающей по своей природе инертностью, смешением, беспорядком. Он удостоил сделать ее благой из скверной, каковой она пребывала".