От фамилии я не то чтобы натерпелся — само собой, во всех коллективах, от армейских до редакционных, называешься Быком, Бычарой или в крайнем случае Быкманом, и не сказать, чтобы меня это сильно коробило. Летом я с детства живу на даче, рядом коровий выгон, и хотя совхоз «Чепелевский» в девяностые пребывал в упадке, коровы продолжали пастись на опушке нашего весьма грибного леса, и дачники небрезгливо собирали ценный коровяк для полива огурцов. Быков я там навидался выше крыши. Сверх того, во время журфаковских практик считалось обязательным окунать людей, интересующихся культурой или историей, в сельское хозяйство или автопром, так что, пока я не трудоустроился, меня активно засылали в колхозы, и о доярках я писал регулярно. В результате этих наблюдений я установил, что называться быком не обидно: это животное умное, упрямое, сильное, трудновыводимое из себя, но если уж выведено — просить прощения бесполезно. Не знаю, как в остальном мире, но без всех этих прекрасных свойств в России делать нечего. Есть на кого равняться. Кроме того, быки привязчивы. Им не чуждо чувство ответственности. Быку всю жизнь приходится защищать корову, добрую, щедрую, полезную, в некоторых культурах — священную, но совершенно растяпистую. Взгляните в эти бесконечно грустные карие глаза: одно слово — корова. Добавим, что в российской фразеологии «теленок» — обозначение доброго, сильного и рассеянного мальца, доверчивого до крайности и мало способного к самозащите; если бы его доверие реже обманывали, глядишь, он так и дожил бы до бычьих лет в пьербезуховском состоянии, но жизнь у скотов, известно, скотская. В общем, бык всяко лучше, чем крыса, умнее, чем овца, сильнее, чем кролик, добрее, чем дракон, и вернее, чем кошка. Что означает «желтый земляной бык», я, по совести, не понимаю, потому что земляным бывает червь, и вообразить маленького, желтого, кольчатого быка, роющегося в почве, я не в силах при всем желании. Желтого — могу, в совхозном стаде был такой бык Борька, светло-рыжего, золотистого оттенка и довольно кроткого характера. Так что «желтый» и «мирный» применительно к быкам для меня синонимы.
В мифологии быку не на что жаловаться: не забудем, что именно бык украл Европу. На случай, если всем быкам захочется красть Европ, дочерей финикийских царей, — в Риме была придумана пословица: что позволено Юпитеру, того нельзя быку; но в этом-то и главная сложность. На нем же не написано, что он Юпитер. Положим, в «Метаморфозах» указано, что бык был с виду непростой — ослепительно белый, как девственный снег, но Серов на моей любимой картине взял и нарисовал его красным (предчувствуя, очевидно, превращение Восточной Европы в соцлагерь), так что отличить верховное божество среди обычных быков до сих пор проблематично. Ты ему что-нибудь запретишь, а он Юпитер — и как ты будешь выглядеть? На всякий случай быкам стараются не противоречить, вследствие чего многие Европы благополучно уводятся в стойло.
Литературные ассоциации не менее богаты. Маяковский предлагал модифицировать корриду — приделать к рогам быка пулемет, стреляющий по зрителям, и я двумя руками за это усовершенствование. «Дней бык пег, медленна лет арба» — ну и хорошо, потому что когда она слишком несется, колеса отваливаются, а пассажиры массово вылетают за кордон. Народной песней сделалось стихотворение украинского просветителя Степана Руданского, более чем приложимое как к украинской, так и к российской экономической ситуации: «Гей-гей, волы! Зерно поспеет, зальются золотом поля, вернет с излишком пот кровавый святая горькая земля. Минуют тяжкие заботы, настанут дивные деньки — чего ж вы встали, мои дети? Чего ж вы встали? Гей, быки!». Но самый знаменитый текст — конечно, «Идет бычок, качается», стихотворение совершенно про меня да и про львиную долю россиян, ежеминутно ожидающих кризиса: никакая стабильность этого навыка не отнимает. «Ой, доска кончается, сейчас я упаду!» — нормальное самоощущение человека, на чьей памяти сначала рухнула советская империя, затем либерализм, потом гламур, а скоро, кажется, крякнется и все постиндустриальное общество. При этом бычку невдомек, что с окончанием доски вовсе не кончается прогулка, что можно перейти, допустим, на линолеум или паркет, всюду жизнь, — нет, он умеет только по доске. При этом она все равно кончится, и придется адаптироваться к новым реалиям, и уже раз шесть в своей жизни бычок это успешно проделывал, — но страшно всякий раз по-новому, как перед рождением или смертью. Барто точно уловила главную черту бычка — консерватизм. Нет бы сказать: «Здравствуй, новая жизнь!».