При всех этих пороках чичибабинской поэзии, при все чаще случавшихся у него под старость повторениях очевидного и агитации за все хорошее (а чем еще может поэт останавливать распад?) — высоко ценить его большинству коллег и новому поколению читателей мешают не эти издержки меры и вкуса, поскольку сами ценители у нас не бог весть какие эстеты. Высоко оценить Чичибабина мешает его простота, здоровье и жизнерадостность — грубо говоря, то, что он был чрезвычайно хорошим человеком. Поэту такое не положено. И транслировал он ценности большинства (тогда это было именно большинством), и писал человеческим языком, и даже когда весьма точно и жестко отзывался о России — например, «Скучая трудом, лютовала во блуде», — это не превращало его в мизантропа и не означало разочарования в соотечественниках. Да, случалось ему бросить: «Не верю в то, что руссы любили и дерзали. Одни врали и трусы живут в моей державе». Но ведь под горячую руку, да еще в легком подпитии — «Опохмеляюсь горькой, закусываю килькой», — говорилось на кухнях и не такое. Чичибабин не создал трагического лирического героя, не изобретал себе имиджа, ни секунды не любовался собой и сам понимал, насколько уязвима такая позиция: «А хуже всех я выдумал себя». Хороший человек — не профессия, хороший поэт — не амплуа.
Что скрывать, дорогие соотечественники, поэт чичибабинского склада сегодня почти не имеет шансов на успех. Он останется знаменем сравнительно небольшой кучки литераторов, поднимающих его на знамя, и гордостью харьковчан (превращение Чичибабина в достопримечательность Харькова, на мой взгляд, тоже не приближает нас к пониманию его поэзии — виртуозной и в лучших образцах весьма неоднозначной). В нем нет дэ-э-эмонизма — главного, чего требуют от искусства в эпохи упадка. Он не был ни роковой женщиной, ни подпольным типом, ни буяном, ни странником, ни скандалистом, ни разрушителем женских судеб, ни проповедником хаоса и злобы. Он был добрым и смиренным человеком, любящим хорошую литературу и не способным ко лжи; пьющим, но скромно, скандалящим, но не безобразно, страстно любящим, но жену. И в стихах его живет именно чистая и здоровая душа, сохранить которую, конечно, подвиг по меркам ХХ века, но почти преступление по меркам истинного эстета. Если б Чичибабин озлобился, спился, уехал или забросил поэзию и при этом сочинил побольше зауми, ему бы не было цены.
Тем не менее он прожил так, как прожил, и написал благодаря этому одно из лучших стихотворений ХХ века — «Ночью черниговской с гор араратских», более известное по рефрену «Скачут лошадки Бориса и Глеба»:
«Ночью черниговской с гор араратских, Шерсткой ушей доставая до неба, Чад упасая от милостынь братских, Скачут лошадки Бориса и Глеба»…Его тоже можно было бы сократить, наверное. Или украсить каким-нибудь жестоким парадоксом. Или даже вообще не писать. Но вот Чичибабин его написал, и плевать ему было на всех снобов независимо от политической, эстетической или сексуальной ориентации. Думаю, что это и есть самая плодотворная позиция для человека, которого природа на своем пиру обнесла душевной болезнью, эгоцентризмом и нравственной неразборчивостью.
14 декабря 2009 года
Сталин, Ильин и братство
Правду сказать, автор этих строк не жалует магию чисел, календарей и дней рождения. Брежнев родился 19 декабря, Сталин и Саакашвили — 21-го, ВЧК и я — 20-го, и кто я после этого выхожу? Правда, мой большой друг писатель Таня Устинова вообще родилась 21 апреля, аккурат между Гитлером и Лениным, и пусть ей кто-нибудь попробует рассказать о великой мудрости астрологии. Не менее прекрасный культуролог Михаил Эпштейн специально предлагает учредить в России праздник Интеллектуала именно в этот день — так сказать, меж двух зол; идея блестящая, но юмор уж больно черный.
Бывают, впрочем, совпадения столь наглядные, что удержаться от их интерпретации невозможно: пресловутое 21 декабря, самый короткий день и самая длинная ночь, — время прихода Сталина (1879-й, 130-летний юбилей), ухода Ивана Ильина (1954-й) и официального начала строительства Братской ГЭС (тоже 1954-й, ровно 55 лет назад).
Черты русского социума предполагают решение сверхмасштабных задач, не зря на Западе говорится: «На трудное — наймите китайца, на невозможное — зовите русского»
Ильин у нас был одно время в большой моде, спичрайтеры первых лиц щедро насыщали им речи, никак к Ильину не относящиеся, даже бывший генпрокурор его цитировал, и все это повредило мыслителю сильней, чем годы официального забвения. Кто в моде сейчас, я даже и не понимаю — судя по цитатам в послании Федеральному собранию, Василий Леонтьев и Луи Пастер; представить себе генпрокурора, цитирующего Пастера, еще можно: что-нибудь насчет антикоррупционной пастеризации общества, но что надергаешь из американского экономиста Леонтьева?