— Может быть, это вертикаль власти?
— Скажете тоже. Когда она укрепляла авторитет России?
— По звуку похоже на «рубленый», «рубильник»… Может, это топор?
— Символ топора укрепит власть? Не смешите людей, в смысле — гуманоидов.
— Ну, тогда газ…
— Нет, нет. Он твердый. Они говорили, что твердый рубль способствует экспорту…
— Подождите, — сказал врач. — Значит, он бывает еще и мягкий? Но тогда это…
— Да-да, — с готовностью подтвердил биолог. — Он поднимается и опускается, за длинным им гонятся, в последнее время он хорошо стоит, а тот, у кого их много, пользуется успехом у женщин.
— Бросьте, — поморщился капитан. — Вы тут вдали от семей совсем с ума сошли. Его призывают хранить в банке. Наниматели выдают его гражданам за работу.
— Ну и что? Возможно и такое общественное устройство. Тот, кто плохо работает, не получает этого и не может размножаться.
— Бред! — прервал капитан. — Президент в послании призвал выдавать его тем, кто уже размножился. Как они размножились, если это то, что вы думаете?
— Гм, — задумался историк. — Есть пословицы. Его бережет копейка. Им бьют.
— Розга? Хлыст?
— Черт-те что, — вздохнул лингвист. — Недавно академик Велихов призвал чиновников чаще употреблять это слово. Может быть, это некое обозначение Родины? Символа Родины у них ведь тоже нет. Был серп и молот, а стало что?
— Неправда, символ Родины есть. Это Орел, такой город, называемый двуглавым в честь своего многоумного губернатора Строева.
— Интересно, — сказал капитан. — Может, это особый вид сейфа? Некоторая часть политиков призывает население хранить сбережения в рублях…
— Вы всерьез полагаете, будто символ сейфа способен поднять престиж государства? — брезгливо спросил историк. — Может быть, рубль — это милосердие, своеобразный эквивалент сердечного тепла? Недавно очередная премия «Золотое сердце» была присуждена кому-то из миллиардеров, пожертвовавшему три рубля на борьбу с беспризорностью. Вероятно, это очень серьезное душевное движение, нечто вроде катарсиса, если за три рубля можно так прославиться…
— Они утверждают, что рубль остался неизменным с царских времен, что он был всегда и сохранился во всех бурях истории, — добавил лингвист. — Может, это патриотизм? Отвага? Талант?
— Пьянство, разгильдяйство, — проворчал старший механик, известный русофоб. — Равнодушие к интересам личности…
— И вы полагаете, что символ такого равнодушия способствует авторитету государства? — поинтересовался врач.
— А как же! Это государство тем сильней, чем оно равнодушней к личности. По всей видимости, рубль — это некая черта российской власти, ее непременный атрибут. Что-то вроде безразличия к судьбе подданных.
— Да, в последнее время это действительно возросло, — заметил историк.
— Кроме того, это бывает твердым и мягким, — сообразил капитан. — Твердым при Сталине, мягким при Ельцине, жидким сейчас…
— Стоп, стоп! — прервала его робкая стажерка-страноведка. — У меня есть предположение, товарищи! А что, если это просто валюта?
— Не оригинальничайте, милочка, — снисходительно бросил капитан. — Валюта — это доллар, евро, иена… Фунт стерлингов в крайнем случае… Значит, так и запишите, — продиктовал он составителю словаря. — Рубль — характерная черта российской власти, состоящая в безразличии к подданным и умении оказывать на них разнообразное давление. В настоящее время российский парламент ищет символ этой черты, надеясь укрепить таким образом авторитет государства.
— Может, объяснить им, что авторитет зависит не от этого? — предположил историк.
— Вмешиваться нельзя, — вздохнул капитан. — Да и языка мы толком не знаем. Черт ногу сломит с этим языком — говорят одно, пишут другое, подразумевают третье, а вычитывают четвертое.
29 мая 2006 года
Дом Прокофьевой
В Москве идет война. Ее передний край — Южное Бутово, улица Богучарская. Некорректно, наверное, сравнивать дом 19 по этой улице с домом Павлова в Сталинграде, но жилые дома в России нечасто берут штурмом. Дом Юлии Прокофьевой тоже войдет в историю, уверяю вас. Сама владелица — с сердечным приступом. Так что свои раненые уже есть. Сообщается, что в процессе штурма дома ОМОН наломал-таки дров — некоторым выкрутил руки, на других порвал одежду. К вечеру 19 июня все вроде как замирилось, к утру 20-го обострилось опять, жители Южного Бутова возвели на улице палаточный городок и баррикады. А вы как думали? Некоторым казалось, что если нет гражданского общества — так оно даже и спокойнее. Оказалось, только хуже. От смутного ропота, минуя стадию газетного скандала и парламентского расследования, горожане переходят непосредственно к уличным боям. И как обернется дело до среды, когда вы все это читаете, — неизвестно.