Этот миф о диктаторе-сыноубийце, повторявшийся трижды, очень даже неслучаен. В диктатуре есть нечто — не то чтобы самоубийственное, а именно сыноубийственное: ревность к наследнику, страх перед будущим, твердое понимание, что преемник обречен не столько укрепить, сколько разрушить созданное тобой. Вечно-то ни одна диктатура не стоит. Диктатор обречен ненавидеть любых конкурентов в борьбе за трон — в том числе и тех, кто обязательно его сменит по праву рождения. Вот почему российское фольклорное сознание, точное в диагнозах, с великолепным постоянством приписывает диктаторам ненависть к сыновьям.
Сын в таких случаях выступает проекцией России — такой России, какую диктатор отстроил. «Я тебя породил, я тебя и убью» — слова другого абсолютного диктатора (правда, семейного), обращенные к другому сыну. Поистине Гоголь гениально чувствовал русское сознание: кто другой угадал бы, что настоящий тоталитарий — всегда сыноубийца?!
Так что если бы даже Иван Грозный и не убивал своего сына, ему это обязательно приписали бы.
Парадокс в ином: версия о сыноубийстве широко гуляла по России еще в 1582 году. В Псковской летописи об этом так и сказано: «глаголют». Глаголали, шептались, писали в летописях — но терпели; про Петра тоже все понимали — и опять терпели; а в случае со Сталиным — даже и гордились. Вот, мол, сына на генерала не сменял! И про Бульбу писали восторженные сочинения: сына не пожалел ради Отечества, отомстил за предательство! Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?! Не сказать, чтобы сыноубийство считалось таким уж тяжким грехом Ивана Грозного; старший его сын был сущий зверь, таким его рисует и А.К.Толстой в «Князе Серебряном», так что, может, правильно сделал? В знаменитом фильме о Петре I (1939) убийство Алексея выступает даже своеобразной доблестью. Ведь он расшатал бы русскую государственность! — которая после Петра, заметим кстати, и так очень быстро расшаталась… Словом, именно сыноубийство — непременный атрибут местной крепкой власти — считается грехом малым и почти простительным. Это, наверное, потому, что льстит народному самоуважению. Вот, мол, не только нас морил — но и сына не пожалел!
Не сказать, чтобы эти версии приближали власть к народу. Скорее они возводят народ в сан царского сына. И это такая честь, за которую не жалко и посохом по балде.
20 ноября 2006 года
Колыбельная для Крошки Ру
Андрею не спится. Он кряхтит, демонстративно вертится и всячески пытается оторвать меня от компьютера, на котором я писал совершенно другую колонку. Эту я написал уже постфактум.
— Что, сон не идет? — говорю я наконец.
— Не идет, — с готовностью отвечает он. — Я думаю, он застрял в пробке. Ехал, ехал и застрял. На Третьем кольце.
В свои восемь лет он с поразительной легкостью импровизирует любые сказки, полные современных реалий. Еще минут десять он выстраивает разные версии — сон торопился, его остановили за превышение, он хочет дать взятку, у него нет денег — откуда у сна деньги? Ведь это детский сон, он про всякие глупости, а не про доллары…
— И что? — спрашиваю я, не отрываясь от компа. — Он все еще не приехал?
— Полсна приехало, — говорит Андрей, — а полсна еще едет. Расскажи сказку!
— Лучше ты мне расскажи, — говорю я с тоской. — Я сегодня весь день рассказываю сказки, в основном про стабилизацию.
— Хорошо! — восклицает он, радуясь, что можно не спать. — Один мальчик попал на необитаемый остров!
— Как он туда попал-то?
Необитаемый остров — любимая тема. После компьютерного квеста «Таинственный остров» попадание на затерянный атолл, полный тайн, — заветная мечта.
— Ну… допустим, он летел. И упал. Или плыл и вот выплыл.
— Хорошо, допустили. И что он стал делать?
— Он… он пошел искать пресную воду. И нашел. Там в центре была пресная вода. И повсюду плоды. Он съел плоды и захотел сделать лодку.
— Чем он будет ее делать?
— У него есть инструменты. А если у него нет инструментов, он может купить. Он может зайти на планету ру и купить. Как ты покупал косилку, помнишь?
— Помню, — сказал я. — Хорошо. А сделать каменный топор ему типа слабо?
— А зачем ему каменный топор? Он может купить нормальный. И пилу.