Дети от межэтнических браков непобедимы — история демонстрирует это с исчерпывающей наглядностью. Имею в виду не себя, но большинство значительных артистов, литераторов и политиков последнего времени.
Национальная чистота — вообще странное понятие. Народы перетекали друг в друга, смешивались, путешествовали, оседали, снимались с места… Жизнь Земли — процесс живой, не знающий границ. Дети межэтнических браков имеют уже то несомненное преимущество, что нас не больно-то впихнешь в рамки национально ограниченных, замкнутых сообществ: мы не свои среди националистов любой породы. С нас начинается великий всемирный интернационал — неизменное будущее Земли, сколь бы его ни откладывали и ни оттягивали. Кстати, нас, метисов, очень тянет друг к другу.
И именно от нас родится когда-нибудь всечеловек, вобравший все гены, от а до я, от арабских до японских. А националисты пусть сидят по своим подпольным норам, вымеряя лицевые углы. Мы, метисы, принадлежим к всемирной нации свободных талантов — и, в отличие от прочих каст, приглашаем к себе всех желающих.
8 декабря 2005 года,
№ 230(24275)
Зачем Герасим утопил Муму?
Ахматова делила людей на две категории: кофе-кошка-Мандельштам; чай-собака-Пастернак. Бывают, конечно, исключения: кофе-Пастернак, но это случай редкий. Обычно кошатники предпочитают ночные бдения и кофе. Собачники любят дневной свет и крепкий чай.
В российской истории тоже чередуются эти два периода — кошачий и собачий. Кошачий — идеальное время для людей, которые гуляют сами по себе. Собачий — время государственного служения, когда личные капризы непопулярны, а то и попросту опасны. Обо всем этом очень точно рассказала петербургская поэтесса Нонна Слепакова, чьи стихи «Собакам и кошкам» впервые опубликованы еще в 1993 году. Процитирую их целиком, поскольку наше время там предсказано и описано исчерпывающе:
Я не люблю собак. Их выучку, их рабью Собачью преданность — вне зла и вне добра; Эрделя куцый зад, боксера морду жабью, Притворство и прицел в улыбке овчара… Ведь ежели когда у нас любовь к животным Дарована была из самых высших рук, То разве к лошадям военно-благородным И к псам сторожевым — на сигаретах «Друг». Пес — вечный инструмент охраны, гона, сыска (Хоть в этом и нельзя винить самих собак), Меж тем как замкнуто-подоткнутая киска — Житейской милоты, бестрепетности знак. Люблю отдельную, хотя впритирку рядом, Двойную жизнь кота, когда, уйдя в себя, За мною он следит лишь уголочным взглядом, Не доверяясь мне, но помня и любя. Но если вдруг коты на основанье этом Надменно соберут избраннический сход И псину нарекут плебеем и отпетым Скотом, ничтожеством, за то что он — не кот, И вызовут, шипя, машину живодеров, Чтобы на улицах переловить собак, — Я кошек разлюблю без долгих разговоров И полюблю собак. Вот так, и только так.К этой характеристике, в общем, нечего добавить. В девяностые коты душили собак, объявив их «детьми Шарикова», и теперь расплачиваются за это.
Кошачьи времена в российской истории опять закончились. Кошачьи концерты по любому поводу устраивать уже, почитай, некому. Кисообразный вальяжный Киселев вытеснен из медиа, и последнюю ведущую, в которой была кошачья независимость и легкая кошачья стервозность, осторожно отодвинули от канала Ren-TV. Пришла псовость, а впереди — густопсовость: время личной преданности, заботы о большинстве, службы идеалам.
Хорошо это или плохо — решать не берусь. Плохо, скорее всего, не это, а то, что кошачий реванш неизбежен, а мне этот русский котопес, замкнутый круг, в котором бесконечно чередуются собачьи и кошачьи реванши, уже несколько осточертел своей предсказуемостью и бесплодным верчением на месте. Из России никогда не удастся выдавить всех независимо мыслящих людей, точно так же как невозможно удержать такую большую страну без некоторой внутренней дисциплины; кошки и собаки должны бы мирно сосуществовать, трудясь на общее благо, — но вот никак у них не получается. В результате наступление года собаки в высшей степени символично. Сам я убежденный собачник (чаевник, пастернаковец), стремящийся к лояльности не из трусости и не из желания урвать кусок — что-то не больно много я их урвал, — а просто потому, что кошачье самолюбование мне претит, а жить без твердых истин и проверенных правил я не в состоянии. Тем не менее уживаться со служебными псами, Шариками, верными Русланами мне еще трудней, чем с котами. Наверное, я не собака и не кошка, а какое-то третье животное — например, еж.