Однако дело не только в эстетическом пристрастии к имперской эпохе, к миру советской элиты, к странным подпольным организациям вроде «Четвертой империи», дело не в болезненном, остром интересен к мальчикам с отцовскими наганами и девочкам, воспитывавшимся в Штатах; роман Терехова не только и не столько об этом, и не ради истины (в его случае — весьма сомнительной) ведет он свое расследование, доследование 60 лет спустя. Книга, в общем, о смерти, запах которой так ощутим на руинах бывшей страны; о том, как вцепляется в человека биологический ужас после утраты всех целей и смыслов. Расследование, которое ведет герой, — заполнение жизни, попытка придать ей цель, вкус, напряжение. Смерть караулит на всех углах, и за каким свидетелем ни устремится рассказчик — там тоже либо смерть, либо безумие, либо, по-трифоновски говоря, «исчезновение». Жизнь уходит сквозь пальцы, ежесекундно. Отвлечься не на что. Тем ярче сияют предвоенные и военные дни, дачи в Серебряном бору, теннис, влюбленности, дуэли — весь этот праздник, подсвеченный ужасом, потому что каждый день кого-нибудь берут. Такой страсти — во всех смыслах — советская история больше не знала. Эстетическое освоение этого феномена по разным причинам откладывалось: сначала было нельзя, потом не хватало талантов, и лишь одно сочетание таланта с достаточной информированностью знала советская литература: Трифонов этой жизнью жил, был ею навеки ранен и смог ее описать. Не зря Александр Жолковский, ценитель пристальный и строгий, признался однажды, что высшим трифоновским свершением — а может, и лучшим советским рассказом, не считая нескольких шедевров Аксенова, — считает «Игры в сумерках». Кто не читал — прочтите.
Терехов, честь ему и хвала, сумел описать не только ту жизнь, которую знает по литературе, воспоминаниям, документам и собственным догадкам, но и нынешнюю, мало кем изображавшуюся с такой силой и полнотой. Ремейк русской империи катастрофически не удался — к этому выводу автор подводит осторожно, но однозначно; может быть, даже против собственной воли.
Сложная книга сложного и незаурядного человека. Есть что читать.
Пять книг о Сталине и сталинизме
Ну конечно, справедливое возмездие. Кто бы сомневался. За сотрудничество с оккупантами, за уклонение от всенародного строительства социализма, за саботаж коллективизации, за рецидивы национализма, левого и правого уклонизма, буржуазного шовинизма… какие там есть еще измы? Книга Пыхалова чрезвычайно полезна, поскольку наглядна и убедительна. Главное же — даже сегодня львиная доля читателя не усомнится в праве диктатора вымаривать целые народы за то, что они ему не нравятся: великие дела иначе не делаются. Мы по-прежнему все прощаем за размах.
Геннадий Костырченко «Сталин против „космополитов“. Сталин и еврейская интеллигенция в СССР»Подробный разбор антисемитской кампании 1949–1953 годов. История гибели Михоэлса. Таинственная история несостоявшейся еврейской республики в Крыму, идея которой была реанимирована в тяжелейшие годы войны под гарантии американской помощи. Генезис послевоенной патриотической риторики и причины удивительного рвения ее творцов — Бубеннова, Сурова, Ардаматского и прочих. Несколько архивных сенсаций, на диво объективный тон и весьма неутешительные выводы. Бестселлер января.
Бенедикт Сарнов «Сталин и писатели»Сарнов всю жизнь исследует биографии писателей, определявших лицо эпохи, умудрявшихся ей противостоять и притом несущих на себе ее отпечаток. В какой степени все они зависели от Сталина? Могли ли состояться в другую эпоху? Зачем им нужен был напряженный диалог с ним — в некоторой степени заменявший обязательный для писателя разговор с Богом? Много замечательных свидетельств, личных воспоминаний, но при всей эссеистичности и публицистичности — неуклонная, строгая, аналитичная авторская мысль.
Сергей Кремлев «Имя России: Сталин»Невыносимо пафосная, торжественная, нудная, бездоказательная, нордическая апология. Жесточайшие передержки и подтасовки, которых хватает, конечно, и в антисталинской литературе, но не в таком же количестве! Главное достоинство книги — актуальность. У Кремлева аккуратно доказывается, что для Сталина сегодня самое время. Последний всплеск докризисного гламурного тоталитаризма.
Владимир Литвиненко «Правда сталинской эпохи»