Радуюсь я всему этому? Не очень. Как все советские дети, я привык не то чтобы верить в технократию, но уважать прогресс. Для нас аксиома не только то, что свобода лучше несвободы, но и то, что будущее лучше прошлого, или, по крайней мере, так должно быть. Вера в светлое будущее нам присуща, несмотря на все антиутопии ― да, собственно, в том и отличие российской антиутопии, что в душе автор не верит в такое развитие событий, он протестует, предупреждает, но мириться с собственным прогнозом отказывается.
Умберто Эко в «Вечном фашизме» положил конец спекуляциям на тему тождества коммунистов и фашистов: фашисты обращены к архаике, коммунисты ― к модерну. Первый признак фашизации общества ― опора на старые ценности: вот как было хорошо, когда не было гадкой промышленности и развратных городов, когда вода была ключевая, нравы ― простые и суровые, культуры минимум, запретов максимум… В этом ― фашистская, хотя и тщательно скрываемая природа почвенничества, в этом залог его глубокой антикультурности. И наиболее радикальные экологи-гринписовцы с их нетерпимостью и враждебностью к прогрессу, увы, ходят по той же опасной тропке. И те, кто жаждет уйти от сверхскоростей и вернуться в мир патриархальный, медленный, с его минимальными рисками и максимальными предосторожностями, не сберегает, а предаёт свою человеческую сущность.
В рассказе Роберта Шекли «Специалист» человек был назван Ускорителем: некая сверхцивилизация строила корабль, где представители разных миров играли роли деталей двигателя. Одна ленивая планета поставляла Тормозов, другая ― с телепатическим общением ― готовила Передатчиков, были и Стенки, и Аккумулятор, и Мыслитель… Но Ускорителя нашли на Земле. Я на конгрессе фантастов в Питере спросил Шекли, почему именно это он считает главной функцией человека. «Неугомонный дух! ― воскликнул он. ― Ускоряющий историю, пожирающий пространство, ничем не насытимый!» Кстати, любимым писателем Шекли-подростка был Ницше ― «Тот, кто не читал Ницше в отрочестве, почти наверняка остановится в развитии. А когда его ещё читать-то? В зрелости уже смешно».
Боюсь, что сегодняшний человек уже не ускоритель, а тормоз, в лучшем случае страховочный пояс. Боюсь, он утратил стимул осваивать пространство, распространять собственные убеждения, бороться за них, противостоять самоуверенному злу, уничтожать суеверия, рисковать собой ради гордого сознания победы. Боюсь, он остановился.
Вот на какие мысли наводит меня Кудль, которому лично я только благодарен ― за эту счастливо выкроенную неделю, посвящённую несостоявшейся поездке в Британию, я дописал наконец новую книжку. Она как раз о том, что бывает, когда под маской чистоты и безопасности в гости заявляются простота и дикость.
№ 17, апрель 2010 года
Не местный
30 лет назад ушёл из жизни Владимир Высоцкий.
Что делал бы Высоцкий в 2010 году? А Пушкин в 1856? А Лермонтов в 1881? А Есенин в 1930? Большой художник ― чтоб уж не бросаться словом «гений» ― знает, когда умереть, чтобы не пришлось доживать в чуждой среде. А для нелюбителей мистики, поклонников точного знания, сформулируем иначе: эпоха кончается, когда вымирают её символы. Советский проект, пожалуй, простоял бы подольше, кабы не сожрал всех, кто составлял его единственное оправдание. Он был во многих отношениях уродлив и бесчеловечен, но создал странную теплицу, в которой процвела великая культура. А потом эта же самая теплица, где давно не хватало воздуха, передушила всех, кто в ней вырос. Некоторые, правда, успели сбежать, но, за редчайшими исключениями, лучшее своё написали дома. И когда этот мир опустел ― он попросту рухнул, потому что больше беречь его было не для чего.
Смерть Высоцкого, случившаяся ровно 30 лет назад, 25 июля 1980 года, обозначила конец советской эпохи ― за целую пятилетку до «судьбоносного» 1985 года. Многие вспоминают именно рубеж восьмидесятого ― веху, в которой всё сошлось: Афганистан, Олимпиада ― последние судороги империи, потуги на величие; и среди всего этого единственное великое событие ― смерть всенародного кумира, провожать которого вышла на улицы настоящая Россия. Это был её последний парад ― нет, самый последний случился у стен Белого дома в 1991 году; с тех пор пошли расколы, деклассирование, исчезновение советского среднего класса как понятия. Но истинный финал пришёлся на первую половину восьмидесятых. Почти сразу после Высоцкого рухнула Таганка, уехали Любимов и Андрей Тарковский, умер Трифонов, умер Эфрос, загнанный той же системой в ловушку, а дальше система уже знай себе коллапсировала ― генсек за генсеком падали, как кегли.