Троцкий — из тех, кто видит в себе героя в самых отвратительных обстоятельствах. И есть какая-то правота в картинке, нарисованной Оруэллом, когда главный враг нации, Эммануэль Гольдстейн, вызывает у героя любопытство, смешанное с омерзением. «Умное лицо и вместе с тем необъяснимо отталкивающее». Именно такое лицо у Троцкого: тиран, которому не повезло.
А что он в 1968 году был кумиром бунтующих студентов Сорбонны, так мнение бунтующих студентов Сорбонны мне не указ. Эти сытенькие бунты Цветаева гениально предсказала ещё в «Крысолове» (1922), и то, что все эти будущие конформисты и функционеры в левой юности молились на Троцкого, кумира красных бригад и Мао, лишний раз свидетельствует в пользу их неисправимого идиотизма.
№ 40, 30 октября — 5 ноября 2009 года
Космос без предчувствия
«Космос как предчувствие» — так назывался когда-то сценарий Александра Миндадзе, по которому Алексей Учитель снял один из лучших фильмов нулевых годов. Ибо космос и был предчувствием — пусть оно на первых порах обмануло, пусть сегодня мы переживаем откат от космической эры и даже крах утопии, связанной с технической революцией. Факт тот, что именно космической мечте суждено возвращение. Более того — она ещё примирит фанатиков социализма и капитализма, физиков и лириков, почвенников и либералов.
Космическая утопия, всего и продолжавшаяся лет 20, была подлинно высшей ступенью в развитии человечества — не потому, конечно, что для этого шага во Вселенную потребовалась самая сложная и точная техника; не потому даже, что люди впервые сделали шаг из колыбели, как называл Циолковский Землю, а потому, что они впервые осознали первостепенную важность непрагматических, принципиально неутилитарных ценностей. По большому счёту космос был не нужен ни для производства редчайших сплавов (количество производимого было ничтожно, применение — весьма ограниченно), ни для военных целей (тут хватило бы спутников — зачем ещё людей отправлять на орбиту?). Космос был детской забавой, если понимать детство в христианском смысле: «Будьте как дети» — то есть не ищите прямой выгоды. Это была такая игрушка, пусть служившая целям международного позиционирования; то, что русские первыми побывали на орбите, а американцы — на Луне, не делало социализм или капитализм более человечным строем и вообще снимало вопрос о том, что лучше, потому что человека в космос мы с американцами запустили почти одновременно.
Пока, к сожалению или счастью, обе концепции человека — условно-потакающая и условно-насильственная — дают на коротких дистанциях примерно равные результаты (иное дело, что на длинных насилие традиционно проигрывает — но сегодня и Штаты доблестно осваивают кое-что из социалистических наработок, так что хоронить социализм тоже преждевременно). Космос примирял всех: это было не социалистическим и не капиталистическим, а антропологическим прорывом, высшим проявлением главного качества, которое делает человека человеком. Качеством этим я назвал бы способность поступать вопреки своей выгоде или, по крайней мере, вразрез с нею: человек — единственная из тварей, умеющая делать вещи ненужные и притом вкладывающая в них куда больше сил, чем в скучную полезную деятельность. Ильфопетровский инженер Птибурдуков, выпиливающий из фанеры игрушечный дачный нужник, не тратит на свою работу половину той энергии и изобретательности, которая уходит на бессмысленную игрушку. Это и есть самое человеческое, то есть самое не пришей кобыле хвост.
Не припомню эпохи, когда столько времени и сил тратилось на науку, от которой ещё не требовали прямой и немедленной отдачи. Именно тогда академик Арцимович вывел свою знаменитую формулу: «Наука есть удовлетворение личного любопытства за государственный счёт». Тогда он ещё был государственным, а мечтатели-идеалисты имели все возможности выяснять тайны мироздания ради престижа родного государства, а не только ради водородной бомбы. Оборонное значение — причём в отдалённом будущем — имела дай Бог четверть тогдашних физических исследований; ещё четверть могла пригодиться промышленности. Половина осуществлялась ради познания как такового.