Игорь Ефимов
Статьи о Сергее Довлатове
Сергей Довлатов как зеркало Александра Гениса
Мы хотим беспечно играть в пятнашки…
Русский борец с коммунизмом в веке XX так сцепился со своим противником, что стал слепком с него. Неизвестный автор
Александр Генис пишет с блеском. Каждая его фраза таит либо изящный парадокс, либо неожиданный ход, либо зeрнышко иронии, либо точную метафору. И сам предмет рассказа предстаeт перед читателем высвеченным с разных сторон яркими софитами авторской памяти и воображения. Андрей Синявский написал "Прогулки с Пушкиным". Александр Генис написал свои "Прогулки с Довлатовым", в которых с искренним увлечением воссоздал того Довлатова, которого он знал и любил. Здесь и там раздаются хвалебные отзывы об этой книге — и они вполне заслужены. Однако в любой книге есть ещe один персонаж — сам автор. Который порой даже претендует на главную роль. "Я… пишу, рассчитывая поговорить о себе", — сознаeтся Генис уже на первых страницах книги "Довлатов и окрестности". И вот этот второй персонаж представляет собой явление настолько своеобразное, что о нeм хочется поговорить подробнее.
Давно было замечено, что Генис пишет по сути не критические статьи, а рассказы. Только в этих рассказах действуют не обычные люди, а разные литературные произведения, писатели и поэты, их герои, литературные приeмы, а главное — выбираемые ими слова. "Филологический роман" — таков подзаголовок книги "Довлатов и окрестности". И этим подзаголовком автор как бы снимает с себя литературоведческую маску и даeт нам разрешение говорить о нeм как о писателе. Чем мы и воспользуемся.
Писательский талант Гениса несомненен. Яркость стиля, непредсказуемость сюжетных ходов, парадоксальность взгляда на описываемый предмет — всe это делает чтение его книг занятием увлекательным. Но Генис обладает ещe одним качеством, в наше время почти забытым. Он писатель глубоко идейный.
В течение вот уже почти двадцати лет он хранит верность главным идеям своей юности и проводит их во всех своих произведениях.
Борьба с религией может наполнить человека глубокой верой в спасительную истинность атеизма. Борьба с любой идеологией переросла у Гениса в страстную веру в спасительную подлинность безыдейности.
И подтверждения этой веры он ищет неутомимо в любом жизненном явлении, в творчестве любого писателя, в философских системах, в мифах и преданиях. Уже в ранних книгах, написанных совместно с Петром Вайлем, эта тема звучала настойчивой нотой. "Игра вместо борьбы, вымысел вместо правды, ритм вместо смысла, полив вместо прозы…" — призывали они в своих "Литературных мечтаниях" в начале 80-х. А как остроумно были высмеяны в их статье "Торжество Недоросля" носители идейно-моральных начал — Стародум, Правдин, Милон, обрушившиеся со своими безжалостными требованиями просвещения на простых и нормальных людей — Простаковых и Скотининых. Рисуя советские 60-е, они превозносят элементы богемной жизни, возникшие в эти годы: "Признавая существенными только художественные абстракции, будучи принципиально аморфной, богема оказалась наименее уязвимым идеологическим образованием".
Но в книге "Довлатов и окрестности" идейная борьба за полную безыдейность творчества и жизни вырастает в главную тему, главную сверхзадачу всего труда. Абсурд и хаос — доминирующие компоненты мироздания, поэтому все попытки противостоять им, вносить в мироздание какую-то упорядоченность — губительны, а все попытки отстаивать их и творчески воссоздавать — спасительны и похвальны. "Разгильдяйство, лень, пьянство — разрушительны, а значит, спасительны, ибо, истребив пороки, мы остаeмся наедине с добродетелями, от которых уже не приходится ждать пощады". Причeм тема эта варьируется на все лады, в бесконечно разнообразных ракурсах, но всегда сохраняя свой главный прицел: против иерархии ценностей.
Ибо откуда вырастает любая идейность? Она вырастает из ложного представления людей о том, что нечто или некто может быть лучше, выше, красивее, значительнее другого. И вот с этим-то всеобщим заблуждением и нужно вести решительную борьбу.
История политического мышления до XIХ века представляет собой противоборство различных идей по поводу наилучшего устройства государственного порядка. Призывы же к полному устранению государства и собственности оставались в сфере утопических чаяний и религиозных упований. Лишь в XIX веке эти радикальные идеи были превращены в политическую программу и стали знаменем могучего движения анархистов-социалистов всех мастей. Неравенство любого сорта было объявлено главным злом, подлежащим уничтожению. Неравенство имущественное, сословное, административное, расовое — вот тот дракон, который держал в плену страждущее человечество, против которого выходили на бой сотни тысяч юных борцов, не жалевших ни своих, ни чужих жизней.