Каждую из религий ожидала в дальнейшем своя собственная судьба наступали века бурного развития секуляризованного мышления, оскудения творческого импульса внутри религиозных традиций, окостенения обрядового и догматического бытия ортодоксий.
Для иудаизма мистический подъем в конце средневековья оказался прологом к мистическому подъему XVI-XVIII веков, религиозное творчество испанских евреев несло в себе зародыш грядущего творчества евреев Палестины, Турции, Италии и Польши. Это произошло благодаря тому, что в руках евреев оказалась книга Зохар.
Возникает ощущение, что еврейская религия впервые со времени разделения Исраэля на два государства и отпадения десяти колен, не теряла, а приобретала, не сеяла, а собирала урожай.
Иудаизм по праву может считаться мировой религией вовсе не потому, что он, подобно христианству и исламу, подчинил своему влиянию полмира. Это национальная религия не самого многочисленного на земле народа. И если возникает мысль о глобальной роли иудаизма в истории человечества, то лишь из-за широты и глубины влияния, которое религия евреев оказывала и в том или ином виде продолжает оказывать на духовную культуру других народов.
Еврейская религия возникла в момент дарования Торы на Синае как явное открытие Беспредельного, как максимально доступное для человека прикосновение к Божественному. То, чего удостоились тогда смертные существа, было овеяно дыханием Единого и Единственного, выходило за рамки опыта и времени, обладало нерасчленимой полнотой смысла. И подобно тому, как в момент Откровения исчезло время, точно так же исчезло деление на внешнее и внутреннее, - любое слово, любая буква, всякая подробность и мельчайшая деталь Откровения несли в себе ровно столько глубины, сколько было во всем Откровении в целом. Все, что случилось потом - и что однозначно интерпретируется как грех, подобный греху первого Адама, - было утратой этой полноты смыслов, разворачиванием процесса ограничения конкретной Истины, вычленением частных смыслов и овладением ими. Это вхождение в мир смысловых абстракций - имеющее форму полнокровной и драматической исторической судьбы - неминуемо породило разделение на внутреннее и внешнее, свое и чужое. То, что было общим и цельным стало частным и фрагментарным, а оттенки единого смысла, преобразованные во внешнее, обернулись могучим импульсом для нееврейского мира. Как мы видели, это преобразование было многоступенчатым, и каждый раз оно оборачивалось для еврейского народа изгнанием и трагедией. Не вызывает сомнения, что такое развитие религиозного сознания еврейства это получивший образ истории диалог между Вышним и нижним; и чем углубленнее и сердечнее фраза, которая должна быть произнесена, тем мучительнее приходится собираться с мыслями, тем длительнее и беспросветнее отторжение от собеседника.
Такое сосредоточение с мыслями является не чем иным, как новым приобретением утраченного - за века абстрагирования - полноценного смысла, именно собирание потерянных искр и оттенков глобальной Истины - это имманентное и самостоятельное овладение тем знанием, которое первоначально было вручено как дар.
Зохар является, на наш взгляд, самой первой фразой человеческого ответа Богу Синайского Откровения, которая была произнесена евреями за века их религиозной истории. В нем собрались когда-то утерянные и вновь обретенные смыслы Торы. Какие именно смыслы были возвращены и на каком этапе истории они были потеряны - на это намекает сам Зохар в указании на то, что книга была составлена в начале новой эры. Впоследствии, когда эти смыслы вновь стали превращаться в абстракцию под действием аналитической традиции раввинизма, они обнаружили свою специфическую обрисовку - и раскрылись в форме напоминающего неоплатонизм учения Ицхака Лурии; в сходных с гностицизмом взглядах и практике Шабтая Цеви и Иакова Франка; в морализаторстве представителей Мусара, в чем-то похожем на учение отцов христианской церкви о нравственности; в целом ряде идей, ставших в свое время достоянием ислама и вновь проявившихся у евреев в мировоззрении некоторых хасидских школ, которое до удивления совпадает с мировоззрением раннего суфизма. Важно, что все эти новшества спонтанно и органически вписались в живую плоть иудаизма, демонстрируя этим, что они изначально не чужды еврейскому учению.
Для вглядывающихся в Тору все еще оставалось внешнее и внутреннее, но это было уже преобразованное внешнее и переосмысленное внутреннее. Зохар как бы обосновался на самой границе еврейского мира, он стал воротами, через которые двинутся караваны, осуществляющие обмен между еврейской идеологией и иными культурами, общим ракурсом, дающим возможность соотнести все то, что находится внутри, со всем тем, что снаружи. Именно тогда, когда в процессе вхождения внутрь иудаизма (в толкованиях каббалистических школ Цефата).
Зохар потерял часть искр своего смысла - и эти искры обрели форму гностицизма саббатианской и франкистской ересей, - в нееврейском мире складывался и набирал силы гностицизм современной науки. Случайное ли здесь совпадение или это не совпадение вовсе, а следствие органичного взаимного влияния культур, о котором мы говорили выше, это мы не сумеем выяснить. Важно, что образовалось новое внешнее мир секулярных идей и светской культуры, - с которым иудаизм не обязательно должен находиться в противоборстве, может вступать в диалог, а не в спор, так как этот мир не требует от евреев безусловного разрыва со своей религией и своим народом. Мир светской культуры сделался на удивление не чуждым для евреев, и еврейское секуляризованное сознание оказалось на редкость продуктивным для науки и искусств, словно бы попало в родную для себя среду. И, быть может, те евреи, которые возвращаются ныне к иудаизму из светской культуры, - а именно для этих людей особенно близок и внятен Зохар - несут с собой в еврейскую религию те потерянные и еще не обретенные смыслы, о которых мы вели речь. И ни одна из книг традиции - мы не имеем в виду книги Священного Писания - не способна столь красноречиво убедить этих евреев в правильности выбранного ими пути, как Зохар. Во всяком случае, именно в этих людях, которые приходят в еврейскую религию извне, будучи привлечены светом Зохара, видим мы будущее иудаизма.
Разумеется, Зохар не является окончательным Ответом и последним откровением, поскольку остаются потерянными те смыслы, которые скрылись во тьме вместе с угнанными в плен коленами Исраэля. Но этой книгой был сделан первый порыв в сторону окончательного Ответа - и сияние, которое отбрасывает Зохар в темноту, возникшую и бесконечно сгущающуюся перед произнесением человеком своей последней и решительной фразы, указывает на уже обретенный путь и светит тем, кто пока не потерял упования и веры.
>
РАБИ ШИМОН В ТАЛМУДЕ И МИДРАШИМ.
С некоторой натяжкой эту статью можно назвать жизнеописанием раби Шимона бен Йохая, составленным из свидетельств Талмуда и Мидрашим. Но это ни в коей мере не реконструкция биографии раби Шимона и даже не попытка такой реконструкции. У статьи более скромные задачи: послужить агадической иллюстрацией к переводам из Зохара и быть своего рода введением в эти переводы. Знакомство со свидетельствами Агады позволит читателю не только уяснить себе некоторые высказывания Зохара, которые без этого остались бы непонятными. Гораздо важнее то, что знакомство с Агадой даст возможность читателю воспринять тексты Зохара более выпукло, сопоставляя между собой параллельные места Агады и Зохара. И, размышляя над этими параллельными местами, читатель придет к выводу, что рассказы о раби Шимоне в Зохаре - это ни в коем случае не версия талмудической Агады. Зохар не просто по-иному излагает известные уже сюжеты. Это, собственно говоря, уже совершенно иные сюжеты, возникшие в контексте иного, чем Агада, восприятия мира.