Например, в Талмуде и Мидрашим содержится несколько версий рассказа о бегстве раби Шимона в пещеру. При всем различии этих версий они глубоко схожи между собой. Это всегда именно рассказ, связное повествование о событии, где на первый план выступают подробности и детали сюжета. Общий смысл такого рассказа спрятан внутри тех рассуждений, среди которых рассказ помещен. Совсем по-иному на подробности действия смотрит Зохар. Для него сюжет рассказа некий рудимент, трансформированный иногда до неузнаваемости силой общего преображения мира Агады в лучах Тайны. На первый план вырывается смысл события, его глубинная страсть, и меняется тон повествования, совершенно отличный от констатирующего, бесстрастного тона Агады. Бегство в пещеру раскрывает себя как один из символов изгнания народа из Святой Земли, удаления Шехины от своего Господина. Тайна Торы прячется в пещере, а затем выходит оттуда - и это однозначно с изгнанием и избавлением народа. Рассказ об очищении Тверьи, столь подробный в Агаде, упоминается в Зохаре лишь между прочим, почти намеком при обсуждении проблем сотворения человека и объяснении тайн выхода из Египта - аспектов, имеющих мистическое отношение к существу сакрального очищения и нечистоты.
Две различные способности умственного созерцания должны мы обнаружить в самих себе, пытаясь достичь адекватного понимания этих источников: Талмуд и Мидрашим взывают прежде всего к дискурсивному постижению текста (отсюда выражение Талмуда - приди, послушай!), а Зохар апеллирует сразу к силе духовной интуиции (и там постоянно говорится: приди, взгляни!).
Есть и иная причина того, почему уместно подобное введение к переводам из Зохара. Агада из Талмуда и Мидрашим была очень хорошо знакома евреям, когда в XIII веке просиял Зохар. И поэтому то, что рассказал Зохар, воспринималось на фоне уже известных историй, которые казались чем-то безусловно подлинным, издревле известным по сравнению с новшествами Зохара, лишь претендующего пока на глубокую древность. А когда Зохар доказал традиционному иудаизму свою авторитетность и образ раби Шимона из Талмуда включил в себя отблеск Зохара, соотношение между двумя этими источниками оставалось в какой-то степени прежним, вначале учили Талмуд как знание открытое и лишь потом, насытившись явным, приступали к изучению Зохара, книги Тайн.
Из многих сотен свидетельств о раби Шимоне, имеющихся в ранней раввинистической литературе, мы выбрали те, которые прямо или косвенно имеют отношение к переводам из Зохара. При этом те свидетельства, которые относятся к жизнеописанию раби Шимона, почти полностью вошли в нашу подборку. Рассуждения, которые читатель встретит в статье, служат лишь для минимального увязывания материала в плавный рассказ и не теряют агадического ракурса.
1.
Рассказывают, что однажды к раби Йеhошуа пришел некий ученик и спросил его: Вечерняя молитва - обязательна или нет? Тот ответил ему: Нет. Тогда пошел этот ученик к рабан Гамлиэлю и задал ему тот же вопрос. Рабан Гамлиэль ответил, что обязательна. Сказал ученик: А вот раби Йеhошуа говорит, что необязательна. Сказал рабан Гамлиэль: Подожди до завтра, когда соберутся мудрецы в доме Учения.
Это происходило во втором веке н. э. в городе Явне, где рабан Йоханан бен Закай основал после разрушения римлянами иерусалимского Храма (70 г. н. э.) знаменитую школу, которую в научной литературе принято называть Академией. В то время, о котором ведется наш рассказ, главой Академии, Наси (князем) был рабан Гамлиэль бен Шимон, а главой Бейт-Дина (религиозного суда) - раби Йеhошуа бен Ханания.
На другой день собрались мудрецы в доме Учения. Встал тот ученик и задал свой вопрос. Ответил ему рабан Гамлиэль и сказал: Вечерняя молитва - это обязанность. Спросил рабан Гамлиэль у мудрецов: Кто-нибудь хочет возразить мне? Сказал раби Йеhошуа Нет. А не от твоего ли имени утверждают обратное? Встань, Йеhошуа, на ноги свои, и будут свидетельствовать против тебя. Встал раби Йеhошуа и сказал: Если бы я был жив, а он - мертв, то живой смог бы опровергнуть слова мертвого. Но раз и он жив и я жив - как может живой опровергнуть живого? Сидел рабан Гамлиэль и толковал Писание, а раби Йеhошуа стоял перед ним. Начали роптать присутствующие в доме Учения: До каких пор, - сказали они, - он будет мучить раби Йеhошуа? И в прошлом году он его мучил, и недавно опять мучил, и вновь мучит. Сместим его с княжества. Сместили его и посадили на его место раби Эльазара бен Азарию, потомка великого Эзры.
Эта история, рассказанная в трактате Берахот (27б-28а), приводится нами здесь лишь по одной причине в конце ее сообщается, что учеником, чьи вопросы привели к таким последствиям, был раби Шимон бен Йохай.
Но попробуем бросить хотя бы поверхностный взгляд на сам предмет спора, который вели еврейские мудрецы во втором поколении после разрушения Храма. По мнению Зохара, вечерняя молитва становится необходимостью в те периоды истории, когда Шехина, душа еврейской общины, находится в изгнании, в глубокой ночной темноте, удаляется от своего Источника. И молитва эта служит для Нее поддержкой и приоткрывает свет дневного Светила.
Можно предположить, что раби Йеhошуа (левит, который помнил еще службу в Храме, и с именем которого Мидраш (Берешит Раба, 64, 8) связывает историю о попытке восстановления Храма во времена императора Траяна) созерцал Общину Исраэля как бы вне пределов изгнания - и поэтому не усматривал в вечерней молитве обязательности. Рабан Гамлиэль, руководитель общины в разрушенной Земле - таких, как он, именуют обычно парнес (кормилец) - вынужден был обращать свой взор в глубины изгнания, и для него важно было снабдить сынов Исраэля всем тем, что послужит им пропитанием и поддержкой в длительном пути. Поэтому он и настаивал на том, чтобы hалаха, касающаяся вечерней молитвы, формулировалась как строгое предписание.
Один из них как бы смотрит назад и видит Храм, непрерывность и единство традиции, а другой - вглядывается в темноту и продолжительность изгнания. И мудрецы, стоящие вокруг них, соглашаются с мнением раби Йеhошуа они избирают своим парнесом священника, потомка восстановителя Храма.
Какая сила безусловнее проявляет себя в среде преданных Торе и пока еще находящихся на своей Земле евреев, сила избавления или сила изгнания? Возможно, что именно на этот вопрос искал ответа раби Шимон бен Йохай. И увидел, что окончательного ответа не существует: в конце приводимой нами истории рассказывается, что рабан Гамлиэль примирился с раби Йеhошуа и у общины стало два парнеса - одну субботу читал проповедь раби Эльазар, а две субботы толковал Тору рабан Гамлиэль. И два противоположных аспекта, света и тьмы - как бы одновременно существовали в общине, порождая разницу в восприятии Торы и споры среди мудрецов. И эти споры будут продолжаться до конца времен, до окончательного избавления. Раби Шимон говорит: Элияhу придет, чтобы уравнять разницу во мнениях (Эйдиот, 8, 7).
Такая двойственность присутствует в Талмуде как нечто изначальное, как две стороны безусловно единой традиции, суть противостояния которых коренится в самом Завете: Смотри, дал Я перед тобой сегодня жизнь и добро, и смерть и зло (Деварим, 30,15). И все те венцы, которыми величаются идущие по пути Торы: венец священства, венец царства и венец ведения - приобретаются лишь на определенных условиях. Сравнивал раби Йоханан. Написано: Зар (чужой),- а читается Зер (корона). Если заслужил, то делается короной, а если не заслужил, то становится чужой (Зара) для него (Йома, 72б).
Раби Шимон бен Йохай - один из тех мудрецов, которые за этой двойственностью искали единство и обрели его, поднявшись мыслью туда, где противостояние разрешается. Раби Шимон говорит: Есть три венца. Венец Торы, венец священства и венец царства. А венец доброго имени возносится над ними всеми (Авот, 4,13). Доброго (Тов) - имеющего природу света, который был сотворен в первый день. И увидел Бог, что свет хорош (Тов) (Берешит, 1,4). В свете, сотворенном Святым, благословен Он, в первый день, человек видит и прозревает от одного предела вселенной до другого (Шемот раба, 35, 1). Но этот свет был, по преданию, сокрыт, и лишь немногие достаиваются видеть его при жизни. Сказал он ему: вовсе не достигли мы предела мысли раби Шимона (Минхот, 4а). И поэтому, очевидно, законодательные мнения раби Шимона очень редко становятся общепринятыми.