Крупнейшее место в истории взаимоотношений Горького и Короленко занимает так называемый «академический инцидент». В 1901 году А. М. Горький был избран почетным академиком по разряду изящной словесности Академии наук. В числе «подавших голос» за Горького был и Короленко, избранный в состав почетных академиков несколько ранее. Однако царь отменил избрание Горького, причем сообщение об отмене его выборов было сделано от имени Академии наук. Получалось, что сами же академики, избравшие Горького, отменяли решение без какого–либо обсуждения этого вопроса. Такая ложь не могла не оскорбить Короленко. В апреле 1902 года Короленко приезжает в Петербург специально для того, чтобы добиться гласного обсуждения вопроса об отмене выборов Горького, и, испробовав все средства, которыми он располагал, 25 июля 1902 года демон стративно подает заявление о выходе из Академии наук. В этом заявлении Короленко писал: «Ввиду всего изложенного, то есть: что сделанным от имени Академии объявлением затронут вопрос, очень существенный для русской литературы и жизни, что ему придан характер коллективного акта, что моя совесть, как писателя, не может примириться с молчаливым признанием принадлежности мне взгляда, противоположного моему действительному убеждению, что, наконец, я не нахожу выхода из этого положения в пределах деятельности Академии, я вижу себя вынужденным сложить с себя нравственную ответственность за «объявление», оглашенное от имени Академии, в единственной доступной мне форме, то есть вместе с званием Почетного Академика. Поэтому, принося искреннюю признательность уважаемому учреждению, почтившему меня своим выбором, я прошу вместе с тем исключить меня из списков и более Почетным Академиком не числить».
Выступление Короленко с протестом против исключения Горького из состава почетных академиков, его открытая борьба с произволом властей, отменивших избрание всенародно признанного писателя, наконец его прямое и честное заявление и демонстративный уход из Академии наук — все это свидетельствует о глубоком понимании Короленко общественной роли А. М. Горького.
Подобное заявление подал и А. П. Чехов, к которому Короленко в мае 1902 года ездил в Ялту «для разговора об одном общем заявлении» (из воспоминаний В. Г. Короленко об А. П. Чехове).
Начиная с 1900 года, в связи с переездом Короленко в Полтаву, затем длительным пребыванием Горького за границей, исчезла возможность личного общения писателей, а переписка приняла в известной мере эпизодический характер, однако продолжалась она вплоть до 1921 года — последнего года жизни Короленко. Известно, что Короленко печатался в «Русском богатстве» и в силу целого ряда формальных причин был объявлен «издателем» этого журнала. Разумеется, Короленко не имел исключительного влияния на направление журнала и в своей литературной деятельности не руководствовался узкогрупповыми требованиями народнической редакции «Русского богатства». Обо всем этом отлично знал Горький, который никогда не смешивал Короленко с направлением «Русского богатства», понимая всю условность его связей с редакцией журнала и уже прямую фиктивность его положения в роли издателя этого журнала. Это не скрывал и сам Короленко. «Вы, вероятно, знаете, что издательство — это для меня чистая фикция, приносящая мне, однако, тысячи разнородных терзаний», — признавался Короленко в письме к Горькому от 14 марта 1902 года. Письма Короленко к Горькому, как и его письма к другим лицам, свободны от постановки каких–либо чисто народнических вопросов, связанных с догматизмом теоретиков народничества.
Отмечая 60–летие Короленко, «Рабочая правда» в 1913 году поместила статью о его литературной и общественной деятельности[37]. «Эта годовщина, — говорилось в газете, — далаповод всей мыслящей России приветствовать и чествовать любимого писателя». Газета указала на общественный пафос его творчества, на выдающееся значение его публицистической деятельности, в которой он «отдает свои силы на службу общественному движению».
Письма Короленко к Горькому характерны постановкой коренных общественных вопросов и свидетельствуют о глубоком интересе писателя–демократа к живым явлениям эпохи.
Переписка Горького и Короленко затрагивала важнейшие общественные и литературные события, которые глубоко волновали обоих писателей в период между двумя революциями. Прогрессивный писатель, по определению В. И. Ленина, Короленко был близок Горькому последовательной критикой и неустанным разоблачением язв собственнического строя, глубоким сочувствием освободительной борьбе народа. В 1910 году между писателями завязывается активная переписка по поводу «противосмертнической литературной демонстрации». Короленко предложил Горькому принять участие в такого рода «демонстрации», организуемой кадетской газетой «Речь». Хотя Короленко не считал себя единомышленником этой право–либеральной газеты (в письме он относит себя к «противникам» «речистов») и, как писал он, «в «Речи» не сотрудничал», но для данного случая допускал исключение, так как ему казалось, что «вопрос о смертной казни выходит за пределы наших споров». Горький взглянул на этот вопрос иначе. «Принять участие в протесте, организуемом «Речью», — не могу, — писал Горький. — Я думаю, видите ли, что все эти «речисты» и «вехисты» сами начнут вешать, дайте–ка им силу! Скорее в черта поверю, чем в искренность людей, которые вчера были нигилистами, а сегодня — оставаясь в душе таковыми же — притворяются не только верующими, а почти церковниками, вчера выдавали себя защитниками демократии, а ныне наименовались «оппозицией его величества»… Не соглашусь, что «вопрос о смертной казни выходит за пределы наших споров». Не выходит. Спор идет о бытии русского народа. Он не однажды еще превратится в смертную драку… Драться — но не до смерти? Мечта». Горький, таким образом, исходил из перспектив революционный борьбы, в которой какие–либо «союзы» с кадетами, как с врагами рабочего класса, считал недопустимыми. Короленко остался при своем мнении, но в то же время с достоинством оценил революционную позицию Горького. «Взгляд Ваш и Ваше настроение понимаю… — писал он Горькому. — Хотя Вы и не пошли на призыв, но я все–таки очень рад, что по этому поводу мы опять с Вами, дорогой Алексей Максимович, перемолвились словечком–другим. Может, это будет и не последний раз».