Кроме того, Острецов-«мракобес», «злобствующий пигмей», но что самое страшное, уже успели появиться «образчики острецовского зомбирования». Острецов «гнусно и лживо утверждает, что великая русская литература не прибавила читателям благородства и духовности».
Здесь прерву обвинительную речь г. Шумского и признаюсь: именно так и считаю — не прибавила. Более того, так считал даже Гоголь и даже граф Толстой Лев Николаевич. Точно так же считали и епископ Феофан Затворник, преподобный Иоанн Лествичник, архиепископ Никон Рождественский и многие другие замечательные духовные писатели. Впрочем, никого из Православных в этом убеждать и не надо. Я только лишь приведу суждение упомянутого архиепископа Никона Рождественского, который в статье «О религиозных мудрствованиях Меньшикова» (известного русского публициста из газеты «Новое время») соглашается с ним в том, что древне-языческая литература была не лишена оттенка благородства: «И там были великие нравоучители вроде Достоевского, но они не спасли цивилизацию, а погибли вместе с нею. Идеи Достоевского, — пишет архиепископ, — зачастую только зрелище ума, игра ума, они, как кинематографические картины, сменяют друг друга, развлекают воображение, слегка волнуют и ничего больше».
Не отрицая глубоких мыслей писателей, владыка продолжает:
«Ни сам Аполлон Григорьев, ни даже Достоевский не стали подвижниками в деятельном осуществлении своих христианских убеждений».
Что касается мнения Гоголя относительно пользы читательского дела, то оно очень любопытно. Николай Васильевич был убежден, когда писал свои «Выбранные места», в необходимости писательства для нравственного воспитания, но… только для одних мелких чиновников, «которые занимают разные мелкие места и, не имея никакой нравственности, несмотря на небольшую грамотность, вредят всем затем, чтобы жить на счет других». Сегодняшний день демонстрирует нам заблуждение замечательного писателя. Сегодня мы видим, что больше всех воруют как раз самые начитанные. И лгали нам, внушая идеи марксизма-ленинизма, тоже ведь не безграмотные мужики или бомжи, а все кандидаты и доктора всяких наук по части истории, литературы и философии.
Что же касается воздействия умных писателей на землепашцев, то Гоголь находил его вполне излишним:
«А землепашец наш мне всегда казался нравственнее других и менее других нуждающийся в наставлениях писателя».
(«Авторская исповедь»).
Да и сам землепашец не интересовался «выдумкой» — художественной литературой.
Пишу это не для пикировки с г. Шумским, а для продолжения темы, затронутой в № 9 «Черной Сотни». В той статье я позволил себе цитировать сочинение о. Михаила Труханова «О сочинительстве». г. Шумский смело пошел в бой на о. Михаила: «Острецов приводит нам несколько дебильных цитат кандидата богословский наук о. Михаила Труханова».
Только в таком отношении видно облагораживающее влияние «великой русской литературы» на г. Шумского. Виден и уровень его культуры.
С.Т. Аксаков в письме сыновьям о смерти Н.В. Гоголя, писал:
«Нельзя исповедовать две религии безнаказанно. Тщетна мысль совместить и примирить их. Христианство сейчас задаст такую задачу художеству, которую оно выполнить не сможет, и сосуд лопнет».
(«Русский Архив», 1890 г., № 8, стр.199–200).
Г. Шумский негодует:
«Какие две религии усмотрел Острецов у Гоголя?»
Честно сказать, этот вопрос я вправе был бы задать самому г. Шумскому, ведь это он всю жизнь просидел среди книг, в полном комфорте, имея доступ к самым закрытым темам, читая труды по русской литературе и владея соответствующей научной методикой ее освоения. Я вправе ожидать, что люди, которые учили нас «уму-разуму», должны владеть материалом прежде, чем вступать в препирательства и споры. Тем более, если объявляешь себя апологетом классической литературы и уверен в ее облагораживающем влиянии. Но г. Шумский наивно продолжает:
«Либо Аксаков зарапортовался, либо сам Острецов плутует».
И все-таки г. Шумский не зря десятки лет занимался идеологией. Он точно подсчитал, что в XIX веке в России было более 60 одних только гениев, которые «столько дали».
Дали, в частности, сионисту Эйнштейну… «Он был евреем, иудеем, и сионистом», — справедливо пишет г. Шумский. Так вот, этот самый Эйнштейн сам указал на Достоевского как на человека, который больше всего повлиял на него как на физика. Г. Шумский страшно горд: хоть и сионист и еврей, а все ж таки лестно. Конечно, каким был Эйнштейн физиком — не мне судить. Но известно, что сама его теория не столько физическая, сколько философская. И известно, что среди физиков отношение к ней было скептическое. Известно и то, что любая критика этой теории была в нашей стране категорически запрещена. Не знаю, стоит ли особо гордиться тем, что великий русский писатель, «разоблачитель сионизма и масонства» оказал положительное влияние на еврея и сиониста Эйнштейна…