J.Mallin. «Che» Guevara on Revolution. Miamy. 1969, p. 44. 5891 феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф
Однако для такого философского ума, как Ж.-П. Сартр, ранг Че как теоретика несомненен. Это ему принадлежит лучший афоризм о Че, который проясняет смысл этого парадокса: «Я думаю, что он был не только интеллектуалом, но и самым совершенным человеком нашей эпохи».
В чём суть этого совершенства? По-видимому, в неразрывном, скреплённом собственной кровью единстве мысли и дела. Вернее, в способности «мыслить действием», быть «практическим философом», для которого корректный теоретический анализ проблемы был немыслим вне практического её решения и неотделим от этого решения. Он на деле реализовал великий афоризм Мао: «То, что мыслимо, то осуществимо». В самом деле, Че никогда не прекращал попыток овладеть действительностью теоретически и в то же время всегда был готов к тому, чтобы овладеть ею действием, практически. При этом он взыскательно и вместе с тем уважительно относился к теории: «Теория должна освещать реальность, а не подменять её». Главное требование, которое Че предъявлял к теории, заключалось в том, чтобы установить, насколько действительность поддаётся изменению человеческим действием и что надо делать, чтобы изменить эту действительность. Другими словами, Че был не кабинетным теоретиком, а теоретиком «поля боя». Это—политический мыслитель, всем существом вовлечённый в стихию борьбы, соединявший в своей судьбе революционную теорию с революционной практикой.
Именно Сартр подметил примечательную черту Че—не прерывающийся ни на мгновение анализ собственных действий и письменное осмысление всего, что он делал и что происходило вокруг него. Только полтора последних дня его жизни—от пленения до гибели—не были описаны. Уже один только подобный уровень рефлексии характеризует его как выдающегося интеллектуала. Этот постоянный самоанализ стал эффективным способом обретения собственного «Я», даже самосотворения. Так Гевара реально преодолевал извечную дихотомию мысли и действия, разума и воли.
Че хорошо владел французским языком, неоднократно посещал Париж, общался с ведущими интеллектуалами того времени (например, Ж.-П. Сартром, С. Бовуар) и, несомненно, был знаком с главными тенденциями современной ему мысли. Его практическая борьба, им самим непрерывно подвергавшаяся рефлексии, оказалась глубоко созвучна и внутренне связана с напряжёнными философскими усилиями левых мыслителей Европы, европейскими «шестидесятни-
5901В.Миронов ,.ai;» - и-у ками», ровесниками Че (М. Фуко, Ж. Делёз, Ж. Деррида, Ф. Гваттари, А. Негри), которые, как и он, постоянно поднимали проблему человеческой свободы и тем самым идейно взрывали всякую блокировку революционного действия.
Теория появляется тогда, когда человек на практике сталкивается с трудноразрешимыми проблемами. Для Гевары теория всегда ориентирована на действие. Че любил повторять ставшие крылатыми слова: «Лучшая форма что-нибудь сказать—это сделать». Теоретические дискуссии Че переводил в плоскость практической политики и именно так склонен был, следуя примеру Ленина, ликвидировать разрыв между теоретиком, который говорит, что надо делать, и практиком, который делает. В работе и жизни Че блестяще воплотилась фундаментальная мысль Маркса о том, что «разрешение теоретических противоположностей само оказывается возможным только практическим путём, только посредством практической энергии людей», и что поэтому их разрешение отнюдь не является задачей только познания, а представляет собой действительно жизненную задачу, которую философия не могла разрешить именно потому, что она видела в ней только теоретическую задачу.1 С опорой на эту мысль связано то подлинно новаторское, что есть в геваровской постановке проблемы соотношения теория-практика в современный период. Поскольку теоретические трудности проистекают из практических трудностей, то и решать их надо не абстрактным теоретизированием, а практически. Тем самым Че попытался решить проблему важности и возможности конкретно-исторического эксперимента в революционной науке. Это обстоятельство ставит Че в один ряд с теми учеными-сподвижниками, кто, открыв противоядие против страшной болезни, сначала на себе испытывают новый препарат. Сама жизнь Че, таким образом, имеет огромное теоретическое значение: для Че задача преодоления очевидного для него «кризиса теории» имела только одно решение—практическое действие.
Поэтому понятно, почему Че рассматривал революцию даже в самой маленькой стране как лучший двигатель теории. Революции одним махом подводят итог годам самых напряжённых теоретических дискуссий и широко распахивают горизонты для новых идейных поисков. Дело здесь в том, что в революции теорию «двигают» вперёд сами массы своим революционным действием. Эта замкнутость на ре-
г к7МарксГф"Энгельс.Соч.,т.42)с. 123. ~
5911 феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф Г,°г!
волюцию, способность «мыслить конкретным практическим действием», живой плотью классовой борьбы делает Че философом нового, ленинского типа, который на деле—и неординарно,—по-своему осуществил то «соединение революционной теории с революционной политикой... без которого марксизм становится брентанизмом, струвизмом, зомбартизмом»1. Именно в этом соединении теории и практики причина того, что марксизм Че одновременно ортодоксален и антидогматичен: ортодоксален—поскольку последовательно революционен, антидогматичен—поскольку неотделим от практики.
Существо этой «антидогматической ортодоксальности»—в понимании того, что развивать марксизм в условиях современного мира—означает, прежде всего, внедрение на практике его теоретических положений. Перефразируя А. Грамши, Че можно назвать «практиком философии»: он постоянно указывает на «необходимость глубокого анализа исторического процесса... в свете марксизма, используя всю его творческую силу с тем, чтобы применить его к меняющимся обстоятельствам стран, отличающихся друг от друга...»2. Анализируя победу вьетнамского народа над французскими колонизаторами, Че в предисловии к книге Во Нгуена Зиапа указывал, что главнейшая причина этой победы в том, что «марксизм был применён к конкретной действительности Вьетнама.. .»3.
Гегелю принадлежит изречение: философия—это эпоха, схваченная в мысли. Для Че марксизм—это наша эпоха, схваченная не только в мысли, но и в действии; способ мыслить революционным действием, реальное превращение философии в политику, перевод на язык практики марксистских положений. Следуя за Марксом и Лениным, Че глубоко проник в сущность марксистского материализма, который радикально отличается от всего предшествующего материализма своим деятельностным, а не созерцательным характером. Знаменитый XI тезис Маркса о Фейербахе не только постулирует, что всё дело не в объяснении, но в изменении мира. В тезисе содержится также чрезвычайно важная для марксизма мысль, что объяснить мир можно, только изменяя его.4 Че говорил по этому поводу, что «заслуга Маркса в том, что он произвёл в истории общественной мысли под-
В. И.Ленин. Поли. собр. соч., т. 14, с.375.
G.Mallin. Op.cit. p. 109.
Ibidem.
К. Маркс, Ф.Энгельс. Соч. т.42, с.264, 266.«. -т i v . v 5921В.Миронов ; , » уQ~.
линный качественный скачок... надо не только объяснять мир, но необходимо его изменить. Человек перестал быть рабом и инструментом природы и превратился в архитектора собственной судьбы».1 В самом Че воплотился тот высший тип мыслителя, который, по Марксу, оставляет старым философам «объяснять мир», а сам стремится изменить (и тем самым объяснить) его. Именно поэтому практически-революционная деятельность Че—важный вклад в философию марксизма.
Собранные в этом томе небольшие статьи и выступления по своему жанру и страсти напоминают молниеносные работы Ленина периода Октябрьской революции и первых лет Советской власти. Так же как и ленинская революционная публицистика, они представляют собой практическое развитие марксистской теории, иногда более ценное, чем толстые тома спекулятивных штудий. Но это не просто самосознание бурно разворачивающейся революции. Это и пособие по организации революционной борьбы.