Ах, несчастные вы дети,
Как вам трудно жить на свете.
Всюду папы, всюду мамы,
Непослушны и упрямы.
Ходят бабки, ходят деды
И рычат, как людоеды.
И куда вы ни пойдете,
Всюду дяди, всюду тети,
И кругом учителя
Ходят, душу веселя.
В разговоре с детьми он не докучал им поучениями. Его многочисленные письма к ребятам проникнуты неподдельным, мягким, не лишенным веселого озорства юмором.
Замечательны его письма к нескольким бакинским школьникам, ребятам из "Школы шалунов", затеявшим с ним переписку. В своем ответе Алексей Максимович писал им:
"Я хотя и не очень молод, но не скучный парень и умею недурно показывать, что делается с самоварцем, в который положили горячих углей и забыли налить воду. Могу также показать, как ленивая и глупая рыба "перкия" берет наживу с удочки и много других смешных вещей..." {4}
Обращаясь к тем же бакинским ребятам, Горький говорит:
"Я очень люблю играть с детьми, это старая моя привычка; маленький, лет десяти, я нянчил своего братишку - он умер маленьким, - потом нянчил еще двух ребят, и, наконец, когда мне было лет двадцать, я собирал по праздникам ребятишек со всей улицы, на которой жил, и уходил с ними в лес на целый день, с утра до вечера.
Это было славно, знаете ли! Детей собиралось до шестидесяти, они были маленькие, лет от четырех и не старше десяти; бегая по лесу, они часто, бывало, не могли уже идти домой пешком. Ну, у меня для этого было сделано такое кресло, я привязывал его на спину и на плечи себе, в него садились уставшие, и я их превосходно тащил полем домой. Чудесно!" {5}
Как старший товарищ и друг, пишет он с острова Капри своему десятилетнему сыну Максиму. Даже подпись в конце письма - "Алексей" говорит о том, какие простые, подлинно товарищеские отношения существовали между отцом и сыном. Если есть в этом письме какое-то отеческое наставление, то выражено оно так поэтично, с таким доверием к способности мальчика понять серьезные и важные для самого Горького мысли, что письмо отнюдь не кажется ни снисходительным, ни назидательным.
"Ты уехал, а цветы, посаженные тобою, остались и растут. Я смотрю на них, и мне приятно думать, что мой сынишка оставил после себя на Капри нечто хорошее - цветы.
Вот если бы ты всегда и везде, всю свою жизнь оставлял для людей только хорошее - цветы, мысли, славные воспоминания о тебе - легка и приятна была бы твоя жизнь.
Тогда ты чувствовал бы себя всем людям нужным, и это чувство сделало бы тебя богатым душой. Знай, что всегда приятнее отдать, чем взять.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ну, всего хорошего, Максим!
Алексей" {6}.
В отсутствии отца Максим очень скучал, хоть и старался не показывать своих чувств окружающим.
Но отец догадывался об этом, и в те времена, когда большие обязанности писателя-революционера мешали его встрече с Максимом, писал ему:
"Спроси маму, что я делаю, и ты поймешь, почему я не могу теперь видеть тебя, славный ты мой!
Алексей" {7}.
II
Не все взрослые люди умеют помнить свое детство. Живая, точная память о нем - это настоящий талант.
Горький был одарен этим талантом, как немногие. И потому-то он считал ребенка не четвертью, не третью или половиной взрослого человека, а целым человеком, достойным самого серьезного обращения.
Среди ребят, с которыми ему приходилось встречаться впервые, Алексей Максимович бывал иной раз так же застенчив, как и в обществе незнакомых взрослых. Он поглаживал усы или постукивал пальцами по столу, пока разговор не задевал его за живое.
Тут он сразу молодел на много лет, лицо его как-то светлело, и казалось даже, что морщины у него на щеках разглаживаются. Он принимался рассказывать. Рассказывал с удовольствием, со вкусом, не торопясь, то улыбаясь, то хмурясь. Даже самый несложный и маловажный эпизод приобретал в его передаче значение и вес. Помню, как однажды он рассказал - вернее, показал - небольшой компании, состоявшей из мальчиков и девочек "немую" сцену, которую ему когда-то случилось наблюдать.
Старуха полоскала с мостков белье, а по мосткам, наклонив голову набок, шел прямо на нее одноглазый гусь. Он подошел к перепуганной старухе, потрепал клювом мокрое белье и важно удалился, как будто сделал дело. Двумя пальцами Алексей Максимович изобразил, как шагал вперевалку одноглазый гусь.
Ребята смеялись, а Горький поглядывал то на одного из них, то на другого и говорил, ласково смягчая свой низкий, глуховатый голос:
- Ну вот и вся история. Я сам это видел, честное слово!
Забавных историй было у Алексея Максимовича в запасе много. Но, разговаривая с детьми, он не таил от них и своих печальных, иной раз даже страшных воспоминаний.
- Вы яблоки когда-нибудь крали? - спросил он как-то у своих гостей-школьников.
Ребята, которые сидели с ним рядом за столом и с удовольствием грызли великолепные, крупные и прозрачные яблоки, немного смутились и перестали жевать.
- Да, да, яблоки воровать вам случалось?
Гости молчали.
Но Алексей Максимович не стал добиваться ответа. Вопрос его был только началом рассказа.
В детстве у Горького был товарищ, веселый парнишка, замечательный рассказчик и фантазер. Однажды он полез в чужой сад за яблоками. В те времена это было обычным делом. Кому из мальчиков не случалось забираться в соседский сад, когда там поспевали яблоки и груши?
Если ребят ловили на месте преступления, их драли за уши. Тем дело и кончалось. Но приятелю Алексея Максимовича не повезло. Его стащили с яблони на землю и препроводили в полицейский участок. А потом послали в исправительную колонию. "Исправляли" там парнишку недолго - после нескольких месяцев недоедания и побоев он тяжело заболел и помер.
- Много было у нас, у ребят, в ту пору врагов, - говорил Алексей Максимович. - Городовой был нам враг, извозчик - враг, лавочник - враг. Если у кого из взрослых случалась какая-нибудь неприятность - стекло в окошке оказывалось разбитым или кошелек исчезал из кармана, за все отвечал первый попавшийся на глаза мальчишка. Трудно и опасно было нам, ребятам, существовать на этом свете!..
III
Наши дети любят серьезные и ответственные задачи и берутся за них с воодушевлением. Горький это знал. Доверяя силам детей, он предложил им такое важное и серьезное дело, как собирание фольклора - сказок, песен, поговорок, прибауток.
Его бесконечно радовало всякое новое подтверждение талантливости, смелости и предприимчивости наших ребят. С какой нежностью и гордостью говорил он о сибирских пионерах, которые сообща написали книжку с задорным названием "База курносых"! {8} Больше всего ценил в этой книжке Алексей Максимович то, что дети в ней остались детьми и сумели избежать унылой и безнадежной литературщины, в которую впадают многие из взрослых.
Горький помнил имена "курносых", следил за судьбой каждого из них; живя в Крыму или под Москвой, поддерживал с Иркутском живейшую связь.
А в последние месяцы жизни Алексея Максимовича у пего завязалось знакомство с целой армией ребят, живущих в другом отдаленном углу Советского Союза, за шесть тысяч километров от Москвы. Пионеры из заполярного города Игарка обратились к Горькому с просьбой помочь им написать книгу о своем крае.
Чуть ли не в тот же самый день он ответил игарским пионерам.
Алексей Максимович нашел для них самые глубокие и самые нежные слова. Его ответ - настоящая поэма, написанная тем же пером, которое писало когда-то "Песнь о буревестнике".
Обращаясь к ребятам, живущим в краю пурги и полярной ночи, он спешит показать им просторы родной земли во всем их богатстве и разнообразии.
Он как бы охватывает взглядом страну, по которой столько бродил и ездил за свою жизнь и которую так хорошо знал.
Он пишет:
"Сердечный привет вам, будущие докторы, инженеры, танкисты, поэты, летчики, педагоги, артисты, изобретатели, геологи!
Хорошее письмо прислали вы. Богато светится в простых и ясных словах его ваша бодрость и ясность сознания вами путей к высочайшей цели жизни, путей к цели, которую поставили перед вами и перед всем трудовым народом мира ваши отцы и деды. Едва ли где-нибудь на земле есть дети, которые живут в таких же суровых условиях природы, в каких вы живете, едва ли где-нибудь возможны дети такие, как вы, но будущей вашей работой вы сделаете всех детей Земли гордыми смельчаками...