Неоценим скромный и самоотверженный труд М. М. Морозова по созданию дословных, подстрочных переводов "Гамлета" и "Отелло" и комментариев к ним.
При жизни Михаила Михайловича эти дословные переводы были изданы Охраной авторских прав и напечатаны на стеклографе всего только в количестве 150 экземпляров. Только после его смерти по настоянию его друзей и почитателей эти переводы были включены в сборник его избранных статей и переводов.
Да, в сущности, Михаил Михайлович Морозов на протяжении многих лет был неизменным помощником и советчиком всех, кто переводил, ставил или играл на советской сцене Шекспира. Он принимал самое близкое и деятельное участие в постановке шекспировских пьес не только в Москве, но и во многих городах Советского Союза - Ярославле, Горьком, Минске, Ереване, Тбилиси, Ташкенте, Риге, Воронеже...
Умный и талантливый исследователь, лингвист, теоретик художественного перевода, блестящий лектор, щедрый учитель молодежи, М. М. Морозов оставил после себя светлый и глубокий след в истории нашего литературоведения, в истории советского театра.
А те, кому довелось знать его лично, никогда не забудут милого Михаила Михайловича, до конца, до последних своих дней так сильно, по-детски любившего жизнь.
ПОЭЗИЯ ПЕРЕВОДА
Вероятно, с тех пор, как существуют переводы, идет спор о пределах точности и вольности.
У нас и в наше время этот спор выходит из рамок теоретических рассуждений и приобретает особую актуальность и остроту.
Целая армия переводчиков знакомит наших читателей со стихами и прозой всех народов Советского Союза и чуть ли не всех народов мира.
Мы успели накопить богатый опыт, который убеждает нас, что стремление к буквальной точности ведет к переводческой абракадабре, к насилию над своим языком, к потере поэтической ценности переводимого.
С другой стороны, чрезмерно вольное обращение с текстом подлинника, так облегчающее работу переводчика, сплошь и рядом приводит к искажению оригинала, к обезличке, стирающей его индивидуальные и национальные черты.
Мне рассказывали, что некий старик, тонкий знаток духов, критикуя парфюмерию, которая выпускалась у нас два десятка лет тому назад, говорил:
- Ах, все эти духи пахнут одинаково! Недаром же на флаконах так и написано: "Те-же", "Те-же" и "Те-же". То есть "ТЭЖЭ".
Эту остроту можно отнести не только к духам, но и к стихам.
Нивелировкой многих произведений национальных литератур объясняется равнодушие читателей почти ко всем издаваемым у на" антологиям. Несмотря на то, что в состав этих объемистых сборников подчас входят - наряду с бесцветными - и замечательные, истинно поэтические переводы, мертвый груз тянет их ко дну, и они устилают кладбища Книготорга. Об этом красноречиво говорят цифры, показывающие, как мало разошлось у нас экземпляров казахской и других антологий.
Что же, неужели наша читающая публика не ценит богатой поэзии народов Советского Союза? Нет, вся беда только в недостаточно тонком и строгом отборе.
Я убежден, что каждая издаваемая книга может и должна стать событием.
В области перевода событиями были не только стихи Жуковского, но и стихотворения, созданные менее крупным, но настоящим поэтом Михаилом Илларионовичей Михайловым (например, его перевод из Гейне "Гренадеры"). Как события были встречены народом переводы Ивана Козлова "Не бил барабан перед смутным полком" и "Вечерний звон". Я не говорю уже о переводах Пушкина, Лермонтова, Алексея Толстого, В. Курочкина, Ивана Бунина.
Нет никакого сомнения в том, что, если отжать из наших современных антологий всю ремесленно-переводческую водянистую сыворотку, если работа над их составлением будет любовной, серьезной и творческой, каждая из них тоже окажется событием, а все они вместе внесут в нашу поэзию еще невиданное богатство и разнообразие красок.
Ведь мы располагаем большими силами. В наши дни уже трудно перечислить видных мастеров поэтического перевода. Да и что может дать такое перечисление имен, обязательное на всех писательских съездах и пленумах! Для того, чтобы оценить огромную, я бы сказал, богатырскую по своей трудности и удаче работу этих мастеров, - следовало бы посвятить каждому из них критическую статью, а в ином случае и целую книгу.
Какие замечательные переводы дали нам Борис Пастернак {1}, Анна Ахматова {2}, переводчик греческих эпиграмм - профессор Л. В. Блуменау.
А кто из наших критиков оценил, например, по достоинству поэтический труд Наума Гребнева - "Песни безымянных певцов" и "Песни былых времен"? Гребнев не только чудесно переводит песни народов, но и сам разыскивает их, как ищут клады.
Успела ли наша критика заметить и отметить трудную и большую победу, одержанную Верой Потаповой, которая дала нам прекрасный перевод "Энеиды" Ивана Котляревского! {3}
Не оценены или недостаточно оценены критикой достижения даже наиболее известных и заслуженных поэтов-переводчиков, таких, как Вильгельм Левик, Владимир Державин, Михаил Зенкевич, Леонид Мартынов, Павел Антокольский, Иван Кашкин, Лев Пеньковский, Вера Звягиндева, Николай Чуковский, Борис Слуцкий, Александр Межиров, Давид Самойлов, Инна Тынянова, Яков Козловский, Татьяна Спендиарова.
Но, простите, совершенно нечаянно я занялся здесь все тем же перечислением имен. И перечисляю их не в порядке чинов и рангов и даже не по размерам дарований и заслуг. Может быть, очень талантливые поэты случайно не пришли мне в эту минуту на память и не попали в этот список.
Но дело не в списках.
Было бы лучше поговорить подробно и бережно хотя бы о нескольких поэтах, подаривших нам отличные переводы. Сказать, например, о том, какие чистые поэтические голоса, какое тонкое чувство языка и стиля у Марии Петровых, Веры Потаповой, Веры Марковой, как сильны и мускулисты Семен Липкий и более молодой поэт-переводчик Лев Гинзбург. Или сказать едва ли не впервые о талантливых и совсем еще молодых поэтах, которые порадовали нас прекрасными переводами, - о Белле Ахмадулиной, о Юрии Вронском, которые переводят грузинскую поэзию, о Юнне Мориц и ее переводах с еврейского.
К сожалению, я пишу это письмо после очень тяжелой болезни и поневоле должен ограничиться только несколькими бегло набросанными строчками.
Но вернусь к первоначальной теме моего письма.
Как я уже говорил, в переводах мы иной раз наблюдаем порочную точность и столь же недопустимую - я бы сказал даже - преступную вольность.
Прочитав перевод из Гейне, из Шиллера, Горация или Расула Гамзатова, читатель должен быть уверен, что он и в самом деле прочел стихи Гейне, Шиллера, Горация и Расула Гамзатова, что поэт-переводчик донес до него подлинные мысли и чувства поэтов, не утеряв ничего главного, основного, существенного. При этом степень вольности и точности перевода может быть различная - есть целый спектр того и другого. Важнее всего передать подлинный облик переводимого поэта, его время я национальность, его волю, душу, характер, темперамент. Переводчик должен не только знать, что сказал автор оригинальных стихов, - например, Гейне или Бернс, - но и что, какие слова этот автор сказал бы и чего бы он сказать не мог.
Актер может быть свободен, а не скован своею ролью, "ели он глубоко, всем существом войдет в нее. То же относится и к переводчику. Он должен как бы перевоплотиться в автора и, во всяком случае, влюбиться в него, в его манеру и язык, сохраняя при этом верность своему языку и даже своей поэтической индивидуальности. Безличные переводы всегда бесцветны и безжизненны. Отнюдь не насилуя и не искажая автора, хороший переводчик невольно и неизбежно отражает и свою эпоху, и себя самого.
Очень важно передать в переводе интонации и ритм подлинника.
Иной переводчик - даже самый точный - может оболгать автора самим ритмом.