Так и лежат они у тебя в столе пылятся, желтеют, молчаливые не отправленные письма.
А она, твоя дорогая, в последнем письме что написала? Ты помнишь? Конечно, помнишь, ты все помнишь. Написала: «Я ухожу Кирилл! Будь мужчиной, уверенным, сильным. Делай сам всегда первый шаг навстречу к… Женщины любят успешных мужчин. А ты… ты… хороший, но…
Прости, если сможешь. Прощай».
А ты в ответ три слова: «Я тебе люблю!» Пустил слезу… ой, ой…
Кирилл нахмурил брови. — Заткнись недомерок. Фильм окончен. С меня довольно. Философствуй теперь с экрана.
Что есть силы, прихлопнул ладонью, по открывшему было рот человечку, превратив его в лепешку, смешал с остатками разноцветного пластилина. — Ревнивый, инициативный, зоркий, — произнес вслух Кирилл, взял чистый лист бумаги, написал на нем фломастером, — «Ревизор», и приклеил лист на коробку с кинопленкой.
Затем открыл стол, вынул пачку писем и… проснулся.
Взял фотографию Ирэны. Вышел на улицу, подняв воротник пальто. Дул сильный ветер. Вдоль квартала в небе неслись тучи. Накрапывал дождь.
Кирилл, оглянувшись на темные прямоугольники окон дома, остановил такси, и сев на заднее сиденье сказал водителю: «В аэропорт, и если можно быстрее…»
Теплый день, проходя сквозь матовые стекла круглых окон, ложился на белые подоконники и оседал причудливыми узорами на велюровое покрытие длинного диванчика, стоящего у стены небольшой комнаты. Легкие порывы ветра теребили ажурную занавеску, звучала музыка, — Гектор Берлиоз «Реквием».
Вика, поджав ноги, сидела в кресле. Локоны светлых волос скрывали часть лица. Девушка, раскачиваясь в такт музыке, что — то сосредоточенно рисовала карандашом в альбоме лежавшем на коленях. Время от времени она, подержав лист с эскизом на вытянутой руке, легким движением отбрасывала его в сторону. Лист, покружив, беззвучно падал на мягкий белый палас. Девушка брала следующий,… ровные штрихи, овалы,… звуки музыкальных инструментов…
Бой настенных часов прервал занятие. Вика собрала эскизы и аккуратно уложила в папку. Вышла на кухню насыпала в большую фарфоровую чашку несколько ложек зеленого чая и ожидая, пока закипит на плите чайник, посмотрела в окно. Ярко светило июльское солнце. По каштановой аллее неторопливо шли немногочисленные прохожие. У подъезда на лавочках в тени деревьев сидели старушки — соседки и что — то бойко обсуждали, наблюдая за игравшими на детской площадке детьми. Чайник на плите сначала зашипел, потом залился вызывающе наглым и свирепым свистом.
— Соловей разбойник, — усмехнулась Вика, плеснув кипяток в чашку. Открыла холодильник: «Да, негусто…». Вынула баночку с яблочным вареньем и, захватив чашку, вернулась в комнату. В этот момент в прихожей раздался телефонный звонок. Вика, недовольно поморщившись,… сделала несколько глотков,… телефон не умолкал. Поставила чашку на сервировочный столик, прошла в прихожую и сняла трубку.
— Виктория как наши дела? Это я твой Эдик. Узнала меня детка? Что ж так долго не отвечаешь? Заставляешь меня нервничать. И вообще, я страшно соскучился по тебе моя …
— Ладно, ладно, знаю, по кому ты соскучился, — прервала на полуслове Вика, закатив при этом глаза под потолок. — Я закончила эскизы. Где мы можем встретиться сегодня?
— Приезжай ко мне в офис к 17 часам, вышлю за тобой машину, — изменив тональность голоса, ответил собеседник.
— Хорошо, высылай. Только давай не в офисе встретимся, а в кафе напротив. Тебя устроит?
— Ok, нет проблем, договорились.
— Пошел к черту, надоел, …. — повесила трубку Вика. — Эдик…. Эдуард Захарович.
Эдик Ивановский, зажав между одутловатых коленок банку со свиной тушенкой, ужинал. Цеплял серебряной вилкой куски мяса и сала, понюхав, с аппетитом проглатывал. Запивал томатным соком. И хотя, суть поглощаемой пищи противоречила его ментальности, Ивановский, следуя принципу: «Если очень хочется, то можно…» испытывал от процесса явное удовлетворение, — сопел, кряхтя, почесывал пальцем одной ноги, пятку другой. Маленько перекусив, включил телевизор,… пощелкал пультом переключения каналов. Его чуть разомлевшее внимание остановилось на картинке, где миловидная блондинка о чем-то бойко дискутировала с мужчиной средних лет в сером костюме, оранжевом шарфике, повязанном вокруг тонкой шеи. Ивановский плавно увеличил громкость приемника: