А потом настало то самое время, когда дети начинают делиться на группки мальчики-девочки. Лёша без всяких проблем вписался в “мужскую компанию”, даже стал местным заводилой, быстро уяснив одну простую истину, что ты либо на коне, либо… какая-нибудь конопатая сволочь пытается отжать твой пряник, полученный на ужин. А вот у меня с девочками сложилось так себе. Нет, Альбину не обижали, но и звать в свои игры никто особо не стремился. Справедливости ради стоит отметить, что я и сама не особо рвалась во все эти дочки-матери, ну или во что в наши времена играли пятилетки? Куклы я не признавала как класс, танцевать не умела, а на раскраски с принцессами смотрела со священным ужасом — мама как самый настоящий деятель искусства уже тогда меня приучила, что всегда нужно “творить” что-то своё. Поэтому я предпочитала тихо рисовать или рассматривать, а позже и читать, книги где-нибудь в уголке. Короче, судьба быть белой вороной была едва ли напечатана у меня на лбу.
Но ничто человеческое не было совсем чуждо даже мне, поэтому в минуты приступов социальной активности я пыталась общаться с другими людьми, рассказывая им о том, какой же наш мир большой и удивительный. Слушали через раз, ещё чаще слабо понимая или же вовсе не понимая, что я от них хочу. Чем это всё закончилось, мы все с вами знаем, стоит лишь вспомнить историю про сына воспитательницы и теорию о золотом сечении.
А с Орловым мы продолжали дружить по вечерам, когда тетя Света приводила его домой и Лёха, устав от истошных воплей младшей сестры, пользовался всеобщей занятостью и сбегал к нам. Не то чтобы у нас было много точек соприкосновения, но вопреки своему живому и подвижному характеру он уже тогда умел слушать. Мой папа развлекал нас несложными научными опытами, на которые мы смотрели открыв рот, а мама кормила тем самым любимым белым хлебом с повидлом. И этими уютными семейными вечерами я не могла и представить, что в мире есть такая штука, как одиночество.
***
Отчего-то именно воспоминания о раннем детстве крутились в моей голове сейчас, когда мы сидели с Алексеем в машине и разглядывали друг друга растерянными глазами. Несмотря на весь мой природный скепсис и нелогичность происходящего, в душе всколыхнулась нелепая надежда: “А вдруг?”. И почти тут же жестокая реальность обрушилась на меня с новой силой.
— Лёш, ты не понимаешь о чём просишь, — покачала я головой, принимая бесстрастный вид и отстраняясь от его ладони. — Моя беременность ещё вилами по воде писана.
— А как же тесты?
— Они могут врать.
— Что, все шесть? — издевательски изогнул он бровь.
— Все шесть, — категорично повторила. — Я сразу не посмотрела на результат, а многие из них со временем становятся положительными.
— Я смотрю, у тебя опыт, — мрачнея, поддел меня Орлов.
— Опыт, — ничуть не смутившись, подтвердила я. — Пока к врачу не схожу, тут и загадывать нечего. К тому же у меня… уже есть семья, и мы вполне неплохо справляемся сами.
В самом конце мой голос немного дрогнул, было тяжело наблюдать за тем, как с каждым моим словом его лицо становилось всё более жёстким, будто бы окаменевая.
— Уверена? — стальным голосом припечатал он меня, словно вынося вердикт.
Сглотнула, вот теперь испугавшись неведомо чего.
— Да, — приходилось прилагать усилия, чтобы голос не дрожал. — Ты извини, но меня… дочери ждут.
Орлов замер, окончательно закрывшись. А я ощутила себя последней сволочью, но думать об этом именно сейчас было совсем невмоготу, поэтому просто потянулась к дверце.
— Я буду ждать новостей, — даже не просил, а ставил меня перед фактом Лёша.
Успев к тому моменту уже выскочить из машины и понять, что стою босыми ногами на земле, я поёжилась, но вовсе не из-за холода.
— Хорошо, — не оборачиваясь, едва слышно пообещала и на носочках поскакала к подъезду, запрещая себе оглядываться. Смотреть в Лёхины глаза было стыдно, но и потребность убедиться в том, что он здесь и он реальный, так и вибрировала во мне.
Уже почти у самой двери меня подхватили на руки, я только и успела, что пискнуть. Но он молчал, и как-либо комментировать происходящее я не стала, лишь бессознательно чуть сильнее прижавшись к его обнажённой груди.
На ноги меня поставили уже только дома.
— Подожди, свитер, — спохватилась, увидев Таську и вспоминая о том, почему Орлов расхаживал полуголым. Но не успела я договорить, как дверь за ним почти беззвучно закрылась, оставив меня наедине с двумя переполошенными детьми и кучей мыслей в собственной голове.