— Зачем ты соврала?
— Нас же двое, — пожала я плечом. — Значит, и выгребать будем вместе.
Глава 7
В ресторане было многолюдно и я невольно поморщилась от обилия звуков.
— Хочешь, найдём другое место? — предложил Алексей, стоя у меня за спиной.
Старательно прислушиваясь к своему состоянию, я отрицательно помотала головой.
— Давай не будем время тратить… Мне домой надо.
Меня действительно с неимоверной силой тянуло к дочерям, словно поход в ресторан с Орловым являлся как минимум предательством по отношению к ним. Успокаивала себя тем, что в данный момент девочки вполне неплохо проводили время в компании моей подруги Аллы Синициной.
Нам достался столик в углу зала, где к счастью было относительно тихо. С подозрением принюхивалась по сторонам, с недоверием косясь на людей за соседними столиками, пытаясь понять, насколько благостно мой желудок отнесётся к идее приёма пищи. Меню в руках воспринималось как бомба замедленного действия, готовая рвануть в любое время.
— Так всегда? — поняв всё правильно, спросил Лёша, намекая на приступы тошноты.
— Нет. ТАК, — выразительно расставила я акценты, — впервые.
Сочувствующе кивнул, но всё равно продолжил с любопытством следить за мной, чем ужасно смущал.
— С Женькой у меня вообще никакого токсикоза не было, — зачем-то начала оправдываться. — Я тогда ещё думала, что это всё байки от взрослых, типа страшилка, чтобы девки были аккуратней.
— Сколько тебе тогда было?
— Девятнадцать.
— Ого, — присвистнул Орлов. — От тебя, наверное, никто не ожидал подобного.
— Подобного — это какого?! — в момент ощетинилась, опять уходя в глухую оборону. На самом деле к Лёше это мало имело отношение, но привычка защищаться зародилась во мне на пару с Женей, когда все вокруг вздыхали и причитали “как же так?!”.
Алексей Игоревич не обиделся, спокойно пояснив:
— Я не это имел в виду.
— Тогда что? — всё не успокаивалась я, невольно вспоминая, сколько разных нападок и осуждения мне пришлось пережить четырнадцать лет назад.
Лёшка хоть и старался подбирать слова, но все его мысли предсказуемо читались у него на лице.
Конечно же, никто не мог ожидать, что положительная во всех отношениях Альбина Вознесенская — дочь того самого профессора Вознесенского — вдруг решит рожать в девятнадцать лет.
— Просто… я всегда думал, что у тебя всё будет так, как надо, — попробовал он сгладить углы.
— А как надо, Лёш?
Долгий выжидающий взгляд глаз цвета жжёной карамели, после чего его рука неожиданно накрыла мою, и я едва уловимо вздрогнула.
— Мне всегда казалось, что ты, как никто другой, заслуживаешь счастья.
И пусть сказано было со всей серьёзностью и искренностью, это добило меня окончательно. С психом выдернула свою руку из-под его.
— Я. Счастлива, — буквально процедила сквозь зубы, борясь с острым желанием огреть Орлова чем-нибудь тяжёлым по голове. Между прочим, говорила я вполне искренне, моя жизнь более чем меня устраивала, и, несмотря на растерянность из-за последних событий, я вряд ли что-нибудь стала в ней менять. Тут же вспомнился ночной разговор с Женей, который лишь усилил моё негодование. Меня не нужно было жалеть.
— Алька, блин! — выругался Лёша, нервно пройдясь своей пятернёй по волосам. После чего обречённо стукнул ладонью по столешнице. — Я не знаю, как это всё правильно сказать… Я всего лишь пытаюсь донести, что ты… ты для меня всегда была особенной и… мне очень жаль, что всё получилось так бестолково, — он замолчал, что-то разглядывая в своей тарелке, после чего резко вздёрнул голову кверху. — Я правда хочу быть частью вашей жизни… твоей и… нашего ребёнка.
От последних слов, внутри меня всё буквально сжалось в одну тугую пружину. Одновременно хотелось и плакать и смеяться.
— Хочу пройти через это всё… вместе, — тем временем продолжал он, не замечая того раздрая, что вызывал во мне своими словами. Ну как можно было быть одновременно таким умным и проницательным, и тут же таким непроходимым идиотом?!
Наконец-то он закончил свою речь, выжидающе уставившись на меня, давая возможность принять решение. В голове было столько мыслей, что толком не удавалось зацепить ни одну из них. Я смотрела на это этого родного и в тоже время чужого мужчину, понимая лишь одно — я могу уйти. Просто встать и уйти, пытаясь и дальше жить той жизнью, что вполне устраивала меня саму. Меня. Однако, насколько это было бы справедливо по отношению ко всем остальным?