Новый атаман встретился с заводскими крестьянами, зачитал им указ «Императора». Ощутил поддержку в лице заводского народца, который с любопытством и интересом рассматривал необычайного атамана с рваными ноздрями и исковерканным ухом. Почти все, из пяти тысяч взрослого люда приписных заводских крестьян, замученных выжигом угля, добычей глины и работами на заводах, его поддержали. К радости Хлопуши, послужить «Императору Петру Фёдоровичу» решили многие из живших и работавших в округе. Семнадцать человек, на которых указал рабочий народ, скрутили и посадили под караул. Это были приказчики и близкие к ним люди. Дальше решили их забрать с собой, чтобы представить кровопийц и злыдней, наживавшихся на людском труде, перед очами «Императора». Атаман-каторжанин, без труда, нашёл людей, которые согласились лить пушки и ядра. К концу третьего дня пребывания в этих местах остался очень рад и доволен собой. Было о чём доложить «его Величеству». К убытию приготовили обоз для перевозки шести пушек, большого количества ядер. Кроме того, уговорил Хлопуша вступить в войско «Императора Петра III» пятьсот приписных заводских крестьян. Вооружил их оружием, найденным в округе. Полк был готов. Приготовил сто двадцать лошадей, стадо быков и коров для нужд лагеря. Собрал и другой съестной припас. Наказы «Императора» были все выполнены. Можно было надеяться, что в ставке Пугачёва, под Оренбургом, ждало его звание полковника.
Остановился Хлопуша в избе одного смышлёного приказчика с верхнего завода, Лысого Ивана Трофимовича. Он единственный, кто был не скручен по причине своей незлобивости и отсутствия к нему претензий от заводского народца. Приказчик сам его пригласил поселиться. Все дни нахождения Хлопуши на заводах оказывал помощь советами и делом. Когда Ивану Трофимовичу было предложено вступить в войско, хитро улыбнувшись, попросил время для раздумий. Хозяин избы был гостеприимен и любезен. Вот и сейчас, к вечеру, ждал Хлопушу хороший стол и штоф водки. Каждый вечер сиживали они до утренней зари, вчетвером. Хлопуша, приказчик, да два казака, из старших его сотни. Точили лясы, делились жизнью и опытом. Мечтали, что будет, когда Пётр Фёдорович разобьёт всех недругов и взойдёт на престол в Петербурге. Вот и как обычно, в этот вечер, приказчик встретил его у крыльца, но тихо сказал: «Афанасий Тимофеевич, уезжать тебе вскорости. Поговорить хотел один на один, не откажи, батюшка».
Хлопуша ещё толком и не привык к такому обращению. Его уже десятки лет называли в лучшем случае Хлопушей. А всё чаще рвань, оборвыш, тварь каторжная, мразь безухая, гниль вшивая. Много каких прозвищ ему присваивали тюремщики и благородный люд. Такое обращение, как Афанасий Тимофеевич и батюшка, ему льстило и нравилось.
– Хорошо. Коли желаешь посекретничать, давай, – так же тихо сказал Хлопуша и обратился к сопровождающим его казакам. – Вы уж, братушки, сегодня не обессудьте, занят буду. Подсчитать всё, что собрали и приготовили, надобно. Завтра увидимся. До утра.
Казаки недовольно переглянулись, вежливо попрощались и направили коней к себе на постой, по дороге смеясь и обсуждая Хлопушу за его уродства, пользуясь тем что он не слышит. Вслух подобное говорить побаивались. В лагере «Императора» уже все знали, что граф Чернышев его друг-товарищ по тюрьмам. А сам «Император» с ним за единым столом сиживает и не гнушается. А с батюшкой, Петром Фёдоровичем, «Императором Всероссийским», шутки плохи. Чуть что, за непослушание, виселица или картечь в морду. За воровство сразу отсечение пальца или руки. За предательство отсечение головы.
Оставшись одни, они прошли в избу и не торопясь сели за стол. Предварительно помолившись и приготовив съестной припас.
– А что, Афанасий Тимофеевич, победит ли Пётр III своих врагов? Или нет? – спросил приказчик, Иван Трофимович, после первой выпитой чарки водки.