Народ слушая громкие титулы, притих. Пугачёв молча и чинно подошёл к трону, сел на него в окружении гвардионов из Яицких казаков. Был он в новом кафтане, трезв, молчалив и сосредоточен. Строго посматривал на народ, обступивший площадь и стоящий за спинами казаков. Рядом с троном стоял поп-расстрига Евлампий, сопровождающий Пугачёва во всех походах.
– Что, Иван Никифорович, оставил тут Иван Степанович Кузнецов врагов наших в здоровье или нет? Кто из местных купцов и приказчиков жив? Торжествует ли справедливость в этих местах? – уточнил Пугачёв у мятежного «полковника» Грязнова, при скоплении народа.
Спросил строго и громко, как и положено царю. При этом грозно осмотрев толпу саткинцев. Жители городка, от жёсткого и надменного взгляда, не успев оправиться от всех озвученных титулов, суетливо прижались друг к другу. Многие явно испугались. Однако все присутствующие, без исключения, жадно смотрели на живого «Императора», поедая его глазами. Не каждый день в городок такая особа приезжает и суд правит.
– Не знаю, батюшка. Здесь Иван Степанович голова. Сам недавно прибыл, за три часа до вашего царского въезда, – ответил, покорно поклонившись, «князь Исецкий».
– Ну, Иван Степанович, рассказывай. Да не вздумай лукавить! Если соврёшь что, то народ правду мне доложит! Народ всё видит! От его глаз никто и ничто не скроется. А мы все должны служить народу и правде! Для этого и призваны стоять над Россией, над нашим народом и беречь государство, – строго спросил Пугачёв у своего атамана, поставленного править в этих местах.
Толпа, услышав подобные слова, одобрительно зашушукалась, повеселела, начала переговариваться и весело топтаться на месте.
– Как вам, ваше Императорской Высочество, докладывал я в дороге, предателей здесь нет. Из купцов только Ширинкин под стражей сидит. Правда, люди говорят, что у Михельсона он служил. Против нас воевал. Сами решайте, что с ним делать, – спокойно, без подобострастия, ответил Кузнецов.
– Как, что делать? Судить надо за участие в войне против нас. Без этого никак, ежели моё Императорское слово нарушено. Я в своих манифестах всё растолковал. Где друзья и где враги рассказал. Ежели он против меня, законного Императора, воевал – это предатель и враг нашему трону. Начинаем суд. Прикажи привести его. Будем милостливы, но справедливы. Мы, Император и Самодержец Всероссийский, Петр Фёдорович, беззакония не творим, – громко сказал «Император».
Привели купца Ширинкина Кондратия Николаевича. Связанного. Его грузная фигура была ссутулена. Лицо измождено. Одежда грязна от сидения в подвале. Однако глаза его были смелы и прямо, с дерзостью, смотрели на «Императора». Купца поставили на колени перед троном.
– Что, купец, признавайся! Воевал против своего законного Государя? – спросил «Император», немного нагнувшись к купцу, связанному и поставленному у трона, под охраной казаков.
– Какой ты мне законный Государь! Вор ты и разбойник. Мятежник ты. Кровь везде льется рекой, где ты проходишь со своими ворами и бунтовщиками. Одно насилие от тебя и твоих помощников-собак, – спокойно ответил купец Ширинкин.
– Значит, не желаешь подчиняться своему законному Государю и служить не желаешь мне? – вновь уточнил Пугачёв.
– Тьфу на тебя. В аду гореть будешь, – завил купец и смачно плюнул, стараясь попасть как можно ближе к трону «Императора».
– Коли так, повесить его при всём народе. Что бы неповадно было нарушать мои манифесты и волю, – спокойно сказал Пугачёв.
Народ, в большинстве, ужаснулся. Начал креститься. Некоторые обрадовались злому и постыдному развлечению. К Кондратию Ермолаевичу подошли два казака и потащили его к виселице. Надели на шею верёвку. Поставили на табуретку. Поп расстрига перекрестил его и казаки выбили табурет из-под ног. Кто-то в толпе ахнул, кто-то заголосил. Послышался мат. Кто-то радостно засмеялся. Люди начали креститься и творить молитвы.
Затем были казнены ещё двое, оба приказчики.
– Есть ли жалобы у народа? Может, некоторые людишки беззакония творили, над людьми потешались? Если есть такие – то покажите. Его Императорское Высочество устроит справедливый суд. Зло будет наказано и правда восторжествует, – громко закричал один из ближних казаков.