И только там обе они – и машина, и водительница – буквально преобразились. Двигатель грозно рыкнул, бросая стальное красное тело машины перед, и мы помчались. Так быстро, будто и вовсе не касались колесами дороги, а на самом деле летели низко над землей. Может, это авто чуть не добирало звериной мощи – в отличие от моего – зато подвеска работала безупречно, глотая любые неровности асфальта. Да и сама Настасья орудовала рычагом и педалями без единой ошибки: чуть закусила губу, нахмурилась – и переключала передачи так, что я не успевал даже почувствовать, как мотор на мгновение сбрасывает обороты.
Первые несколько километров я на всякий случай поглядывал и вперед, и в зеркала, но помощь Настасье явно не требовалась. Так что оставалось только развалиться на пассажирском сиденье, опустить стекло, подставить лицо теплому ветру и, наконец, расслабиться. Хотя бы постараться перестать думать и выбросить из головы документы, встречи, договоренности, планы…
Получалось так себе. И, похоже, не только у меня.
– Ты уже видел новый панцер Шестопалова? – поинтересовалась Настасья.
– Главным образом – на чертежах и фотографиях. – Я пожал плечами. – Но если хотя бы половина из того, что про него рассказывают, правда – машина действительно интересная.
– Еще какая. – Настасья чуть добавила газу, обгоняя автобус. – Броня спереди в полтора раза толще, чем на первой модели. Другая подвеска, высота меньше на полметра, щиты закруглены…
– Пушка вместо пулемета, – напомнил я.
Шестопалов чуть ли не с самых первых дней буквально бредил идеей усилить вооружение боевой машины. Они с Судаевым даже выкупили несколько списанных полковых орудий, укоротили ствол и попытались втиснуть здоровенную замковую часть под броню. Насколько я помнил, получилось так себе – для экипажа и топливных баков стало катастрофически мало места. Дело явно шло к разработки пушки уменьшенного калибра специально под панцер.
Но – шло. Императорская армия уже выкупила всю первую партию машин, подписала договор на вторую и с явным интересом присматривалась к третьей. Впрочем, рассчитывать на чудо пока, увы, не приходилось.
– А вот мотор – барахло. – Настасья будто прочитала мои мысли. – Дымит, масло ведрами съедает… Еще и клинит. Три раза за месяц перебирали.
– Клинит – это плохо, – вздохнул я. – Мне-то другое рассказывали.
– Ну едет, хорошо. Что есть – то есть. От первых моделей убегает, как американский “Мустанг” от трактора – только солярку заливай. – Настасья улыбнулась и покачала головой. – Крутится, с места рвет, чуть ли не прыгает. Стену сломает, если надо… Одна беда – ненадежный пока очень. Надо доводить до ума.
– Надо. Только на этот год уйдет. А их бы сейчас сейчас в Варшаву, хотя бы штук сорок… – мечтательно проговорил я. – И хрен теперь поймешь, что делать. То ли вторую модель лепить, то ли эту в срочном порядке.
– Корпус у третьей лучше, и ходовая тоже. – Настасья на мгновение задумалась. – А двигатель и потом можно другой воткнуть. Все равно они у панцеров через месяц – под замену, если ездить.
– Точно! А еще можно бак переставить с… Так! – Я откинулся на спинку и рассмеялся! – Насть, ну что такое? Сама же вчера говорила – ни слова про работу. А теперь чего?
Вместо ответа Настасья нахмурилась – и вдруг вдавила тормоз с такой силой, что машина с диким визгом покрышек заметалась по дороге. Ремень безопасности впился в плечо, и я от неожиданности едва не влетел лицом в торпеду. Первой мыслью было вцепиться в руль и вывернуть хоть куда-нибудь, но Настасья неплохо справилась и без меня. Она делала что-то немыслимо-странное – но явно делала это сознательно.
Машина еще несколько раз вильнула по асфальту, съехала на обочину и там остановилась, подняв в воздух целое облако пыли. И пока я пытался сообразить, что вообще происходит, Настасья уже отстегнула ремень и развернулась ко мне. Вид у нее при этом был такой, будто я то ли сказал, то ли сделал что-то… явно не то. Зеленые глазищи метали молнии, щеки покраснели, а ноздри раздувались так, что веснушки заплясали даже на щеках.
– Правильно, благородие. Ну ее, эту работу! – выдохнула Настасья.
И вдруг обхватила мою голову руками, притянула к себе и поцеловала. Неловко, едва не укусив за губу – но с такой страстью, что не ответил бы на такую ласку, пожалуй, только покойник. Не знаю, сколько это продолжалось – но дорожная пыль вокруг успела улечься, а в машине стало даже жарче, чем было раньше.