Снежана, опустив глаза, оправдалась:
— Но завтра… у меня день рождения... Я хотела сделать маникюр…
Разглядывая ее исподлобья, Флор пару секунд переваривал ответ:
— Почему не дождалась меня?
— Я ждала.… но у меня была запись на пять часов. А Вас все не было…
Обычно, Снежана заранее предупреждала опекуна, когда ей надо было уйти, и он везде сопровождал ее, а сегодня забыла сказать о записи, и не захотев отменить ее, подумала, что успеет обернуться, пока Флор не вернется.
— Значит, запись надо было отменить! — рявкнул опекун. — Почему ты не сделала этого?
— Дядя, пожалуйста, простите меня…
— Почему не сделала?! Тебя спрашиваю?!— не внял родственник.
Снежана молчала.
— Ага, молчишь?! — тоном, как если бы уличил в ужасном злодеянии надвинувшись, навис над ней Флор. — Понимаешь, что овца? Дрянь такая! Почему не отвечала на звонки?
— Батарейка села...
Взгляд дяди стал недоверчивый:
— Дай телефон.
— Что?
— Давай телефон! — грубо потребовал он.
Открыв сумку, Снежана трясущимися руками стала лихорадочно рыться в ней, ища телефон.
Ждущий в напряжении Флор резко вырвал сумку и вытряхнул содержимое на тумбочку в прихожей, – помада, румяна и прочие атрибуты женской сумки рассыпались по тумбочке и полу. Не придав этому значения, Флор выхватил телефон и… убедился, что батарейка разряжена.
Поджав губы, снова надвинулся на Снежану:
— Ты должна усвоить, как азбуку, что не можешь выходить без меня! Куда бы то ни было! — грозя пальцем у нее под носом. — Не смей перечить мне, шляться, и вести себя как разнузданная дура!
Робко закивав, Снежана вытерла выступившие слезы:
Заметив их, Флор обрадовался, почувствовав, что выговор достиг цели – ведь обычно с этого и начиналось главное внушение, но сейчас нагоняй как-то неожиданно зачах. Снежане показалось, что Флор растерял все слова, которых раньше хватило бы часа на два. Несколько секунд он, недоумевая смотрел на племянницу, потом натужно подумал пару секунд, и еще с полминуты, и заморгав, рассеянно подытожил:
— Это все…. Можешь идти к себе, — и поймал изумленный взгляд Снежаны, явно не ожидавшей, что взбучка окончена.
Всхлипывая, но удивляясь такой нетипичной для Флора «короткой» нотации, Снежана скинула куртку и сапожки, надела домашние шлепки, и поднялась по лестнице в свою спальню – единственную расположенную на втором этаже комнату в их квартире. Не включая свет, подошла к кровати, села и закрыла лицо руками, ее жгла обида на постоянный, оскорбительный диктат дяди.
В раннем детстве взяв ее под опеку, (когда Снежана осталась без родителей), Флор не проявлял к ней ни любви, ни расположения, ни каких-либо родственных чувств. Он был отчужденно холоден, а его гнетущая мрачность и замкнутость, занудливая скрупулезность и подозрительность в сочетании с огромной властностью и угрожающей вспыльчивостью, сделали жизнь девушки невыносимой. Опекун не разрешал ей ничего, и настолько изолировал от общества, что Снежана чувствовала себя совершенно одинокой. У нее не было ни друзей, ни знакомых, и вообще никого с кем можно было бы просто поговорить.
Несмотря на избыток косметики в сумочке, походы по салонам, некоторое пренебрежение к запретам опекуна, и неумению продуманно его обманывать Снежана не была пустышкой. Все это было следствием желания хоть как-то утвердится на фоне властного авторитарного родственника и скрасить острое беспросветное одиночество. По сути, она была чуткая, нежная и кроткая, и, наверное, поэтому, пока даже не думала дать дяде адекватный отпор. Вот и сейчас она лишь тихо плакала, обреченно и пассивно вспоминая оскорбления опекуна: «Почему дядя так жесток? Не дает и шагу ступить… никуда не отпускает… ничего не разрешает... только давит и требует, — Снежана остановилась, боясь верить еще одной мысли – самой страшной мысли: — А иногда, мне кажется… что он может убить. Он так замахивается, что, похоже, еще мгновение, и ударит меня потеряв над собой контроль».
Несмотря на невыносимый характер опекуна, Снежана цеплялась за него как за единственного родственника, и мирилась с положение узницы.
Обычно, чтобы успокоиться, ей требовалось довольно много времени, но сейчас она ощутила, что не может сконцентрироваться на обиде: что-то еще притягивает ее внимание. Прислушавшись к мысли, поняла, что думает о статуэтке, оставленной в прихожей, и обида, в этот раз, несколько отступила. «Что, если Феликса видела, как я поставила статуэтку в шкаф? — заподозрила девушка, вытирая слезы: — Она может найти ее» — и заволновавшись, пошла в прихожую.
Флор сильно удивился, увидев, как воспитанница спускается по лестнице спустя всего несколько минут после нагоняя, – он знал, что обычно она намного дольше приходит в себя. «Наверно почувствовала приближение совершеннолетия. Надо усилить контроль» — решив это, спросил:
— Ты далеко собралась?
Снежана не ожидала столкнуться с дядей, спускаясь в темноте по лестнице – свет на кухне, и в прихожей уже не горел, – дядя не любил свет и всегда, везде выключал его.
— Я… — начала она, не зная, что сказать.
— Да ты. Вижу, ты не сильно переживала из-за своего непослушания? — подозрительно поинтересовался он.
— Нет, я переживала, — зная, что объяснения будет недостаточно, Снежана быстро перевела тему:
— Я очень замерзла и хочу принять ванну.
Опасаясь дальнейших вопросов, стремительно прошла в ванную комнату и включила свет и воду.