Несколько раз мне приходилось общипывать, потрошить и помогать опаливать уток, гусей и кур. Общипывание это максимально мерзкий процесс. Вытаскивая перья, ты проделываешь отверстия в коже птицы и из этих дыр сочится жир ( ад трипофоба). Ужаснее только потрошить. По локоть в крови пытаешься отмыть мясо от прозрачных пленок, непонятного происхождения органов и прочего. Опаливать не сложно, но запах отвратительнейший.
10 – Станислав Булгаков.
Школа, домашнее задание, обязанности по хозяйству, а все оставшееся время – уход за братом.
К двенадцати годам я начала замечать что-то не ладное. К моему младшему брату относились иначе чем ко мне, да и к сестре тоже. Естественно, мать сказала, что все это чушь, хотя у нее не раз проскакивали фразы о том, что к мужскому полу надо относиться лучше. Неужели мне нужно быть мальчиком, чтобы заслужить любовь ? Отчим и не пытался скрыть ненависти. Доходчиво и прямо мне сообщали, что я "свинья" которой только и "надо, что набить кишку". Готова признать, я действительно много ела каждый раз, когда была возможность, и отличалась по комплекции от высокой стройной сестры. Неужели нужно быть худее, чтобы меня полюбили ?
Последствия не заставили себя долго ждать. В моей речи появился мужской род, я выбрала себе имя противоположного пола и почти перестала есть. Так появился Стас Булгаков, которого знают в некоторых кругах, как малыша ведущего странные дискуссии в разных Интернет беседах. Волосы пришлось прятать, так как отрезать их строго запрещала мать. Учителя и родственники были в недоумении, а я в отчаянии. Это не помогло. Вместо любви в которой я так нуждалась, ко мне проявляли только отвращение. Прутья клетки, в которой я сижу, будто притягивались друг к другу, оставляя мне все меньше места.
От голодовок постоянно кружилась голова и ощущалась слабость. При росте пятьдесят восемь я весила тридцать два килограмма и все еще была недовольна собой. Издевательств в школе почти не было, но избежать их не удалось. Некоторые дети не упускали шанс назвать меня "чуркой" из за цвета кожи и волос. С каждым днем мне становилось все больнее и морально, и физически. После ежедневного скандала с рукоприкладством в мою сторону, появился кашель с кровью. Я просила мать свозить меня к врачу, на что получала отказ. Меня убеждали, что я притворяюсь. В то время как неизвестная патология прогрессировала, кровь начала идти из носа. Я показала это матери, и она, убедившись, что я не вру, спустя месяц повезла меня в больницу.
Я пыталась поговорить с врачом, но мать затыкала меня через слово и говорила абсолютно непонятные и не имеющие ничего общего с реальностью данные.
Мне дали много лекарств, но они не помогали мне, и я перестала их пить.
11 – Ровный шаг.
Наказания с помощью гречки, соли и гороха были любимыми как для отчима, так и для матери. На пол в углу стелили газетный лист и сверху насыпали выбранный вариант наказания. Горох – один из самых менее болезненных, соль разъедала кожу, ну а гречка не оставляла и шанса избежать истерики во время процесса. Острые ядрышки впиваются в колени и весь оставшийся час остается только просить прекратить это. Но мои просьбы ещё ни разу не помогали. Вместо этого лишь шутили о том, что я могу смотреть телевизор в таком положении. И здесь удар по моему здоровью не прошел мимо. Колени начали болеть и издавать щелчок при каждом сгибании. Ни консультации у врача, ни освобождения от уроков физкультуры получить не пришлось. С каждым днем становилось только хуже и это продолжается по наши дни.
12 – Печка.
Примерно в тринадцать получилось переехать в отдельную комнату. Маленькая, с печкой вместо стены, без отопления и двери, но она была моя. Это был творческий рай.
Я начала изливать свою душу в рисовании. Рисунков было очень много. Одним вечером, на печке, даже появился большой чёрно-белый портрет Виктора Цоя. Навыки тоже улучшались.
Вернувшись из школы и не обнаружив свою папку с работами, я впала в панику. Меня точно наказали бы за рисунки натуры, хоть и без откровенностей. Как оказалось, мать ее спрятала со словами "оставлю это на память, чтобы было что посмотреть, когда вы разъедетесь ". Это не было похоже на проявление любви… Скорее, это служило напоминанием, что она может забрать почти все, что у меня есть.
Каждый день, дома, приходилось засыпать в слезах. Моя рука никогда не поднимется убить человека, поэтому мои родители и я живы.