Он глубоко вздохнул и продолжал:
— Мы все знаем, что для каждого члена партии нет ничего более святого, чем партия, наш руководящий маяк. В нашем уставе ясно сказано: меньшинство должно подчиняться решению большинства. Почему же вы, товарищ Герасим, не подчиняетесь? — взвизгнул он. — Товарищи, рассмотрим факты. Уездный комитет постановил проводить сборку станков на заседании от… — он на мгновение запнулся, — …от 16 мая. А как вел себя товарищ Герасим? Он сделал вид, что ничего не знает об этом решении, и продолжал агитировать рабочих, заражая их нездоровыми настроениями. С какой целью, товарищ Герасим, вы вели агитацию среди людей, хотя этот вопрос уже был решен уездным комитетом? О чем это говорит? О том, что ты не доверяешь партии! Не веришь в руководящую роль рабочего класса — гегемона классовой борьбы. И самое страшное, что таким явно враждебным поведением ты льешь воду на мельницу классового врага. Но, товарищи, товарищ Герасим — честный рабочий. И мы не хотим верить, что то, что он сделал, он сделал сознательно. Товарищ Герасим не прихвостень барона.
— Слава богу! — заорал, весь покраснев, Дудэу и увидел, что сидящий рядом с ним человек улыбается. — Что вам надо от Герасима? — и он от волнения закашлялся.
Думитриу в бешенстве посмотрел на него.
— Почему не говоришь ясно? — еще раз крикнул Дудэу и сел.
— Очень правильное замечание, — шепнул ему сосед по скамейке.
— Я тоже так думаю, — ответил Дудэу.
— Не мешайте вести собрание, — сказал Жилован.
Думитриу продолжал:
— Каковы причины такого поведения Герасима? Товарищи, когда человек не верит в тех, кто занимает ответственные посты в партии, это значит, он мысленно говорит себе: «Я сделал бы лучше, они никуда не годятся». Карьеризм! — взвизгнул Думитриу. — Вот в чем причина! А вы знаете, к чему это ведет? Это прямой путь в лагерь классового врага. Прямо к барону Вольману.
Трифан медленно поднялся:
— Прошу прощения, товарищ инструктор, но я не понимаю, ведь Вольман с самого начала был против сборки станков. Герасима же обвиняют в том, что он слишком активно агитирует как раз за то, чтобы собирать станки. Разве же это одно и то же? Как же это Герасим играет на руку барону? Выражайся ясней, товарищ инструктор, а то мы ничего не понимаем.
— Прав товарищ Трифан, — встал с места и Поп. Он был взволнован, как будто его самого кто-то страшно оскорбил.
— Все очень ясно, — холодно сказал Думитриу. — Если вы меня будете все время перебивать, мы, конечно, ни до чего не договоримся.
Он украдкой посмотрел на Бэрбуца. Тот улыбнулся и слегка кивнул головой. Улыбку эту заметил только один Дудэу. Разозлившись, он наклонился к уху соседа:
— Все, что здесь происходит, — это самое обыкновенное свинство.
— Нет, товарищ, — ответил тот. — Так закаляется наша партия.
Дудэу не понял, что имеет в виду незнакомец.
Губы Думитриу слегка вздрагивали. «Эти выкрики не случайны, за ними скрываются очень серьезные вещи». Он продолжал:
— Товарищи, я больше не буду просить вас не перебивать меня. Если вы считаете, что таким поведением вы укрепляете партию, продолжайте в том же духе: вся ответственность за последствия ляжет на вас.
— Вы с какого времени знаете Герасима? — подскочил Трифан.
— Это, товарищ Трифан, имеет значение только для вас. Да, правда, я близко не знаком с Герасимом.
— Оно и видно, — рявкнул Трифан.
— Товарищ Трифан, — Герасим, рассердившись, встал с места, — прошу вас не прерывать собрания.
— А ты заткнись! — набросился на него Трифан. — Здесь речь идет не о тебе. Речь идет о сборке станков.
— Оставим пока в покое станки, — крикнул Думитриу.
Тогда поднялся человек, который сидел рядом с Дудэу:
— Нет, не оставим, потому что эти два вопроса тесно связаны друг с другом.
— А вы кто такой, товарищ? — спросил Бэрбуц и тоже встал с места. До сих пор он никогда не встречал этого человека.
— Это товарищ Константин Бачиу из Центрального Комитета, — представил приезжего Жилован. — Он приехал сегодня специально на это собрание.
Наступило тяжелое, свинцовое молчание. Думитриу растерянно пробормотал:
— Приветствуем среди нас…
Человек махнул рукой:
— Ладно, ладно… — и сел.
Не зная, что делать, Думитриу повернулся к Трифану:
— Продолжайте, товарищ Трифан.
— Я кончил. — И Трифан тоже сел на жесткую деревянную скамейку, которая показалась ему мягче пуховой перины.
— Нет, вы не кончили, товарищ Трифан, — сказал Константин Бачиу, — и я удивлен вашим поведением. В письме в Центральный Комитет вы выражались гораздо ясней.