— Спасибо, — буркнул я.
Сегодня, конечно, явно один из самых хреновых дней в моей жизни. Но одно можно сказать точно — с куратором мне повезло. Просто за время учебы в интернате я уже так привык не доверять взрослым, что и ее поначалу принял в штыки. Да она к тому же и коп. Кто ж любит копов?
— Террел, садись вперед, — окликнула Джулия, когда я потянулся к задней дверце машины — туда, где располагался зарешеченный отсек для перевозки «пассажиров». — Поговорим немного по дороге.
— Окей. Но не зовите меня так.
Она обернулась ко мне, удивленно вскинула брови.
— Но это ведь твое имя, разве нет?
— Лучше п-просто Фрост.
Она пожала плечами.
— Как скажешь.
Патрульная машина больше напоминала небольшой бронетранспортер — узкие окна, расположенные под острым углом листы брони, широкие непробиваемые колеса со сплошной резиной. Причем, судя по многочисленным отметинам на корпусе, вся эта броня была явно не для красоты. Что ни говори, желтая зона — это вам не парк для прогулок.
Дроны заняли специально отведенные для них места на крыше машины, сухо щелкнули магнитные клеммы кабелей подзарядки. Я уселся на переднее сиденье, сумку положил рядом. К счастью, пространства для ног было достаточно, а не как в школьном автобусе, где я с моим ростом постоянно упираюсь коленками в спинку впередистоящего кресла.
Джулия несколькими быстрыми движениями пальцев забила маршрут на табло навигатора и почти сразу же передала управление автопилоту. Вопреки обещаниям, разговор она пока не начинала. Вместо этого просматривала какие-то материалы через НКИ и время от времени коротко отвечала на вопросы невидимого диспетчера.
Я глазел в окно. Выехав за территорию интерната, мы вклинились в тесный поток машин и двинули в сторону девятого округа. Это было не очень далеко — тоже на побережье, кварталах в десяти к западу. Но, учитывая пробки, будем добираться минут двадцать.
Ехали мы через так называемый Старый Бостон. Так называют прибрежные районы, последние лет двадцать наполовину затопленные из-за поднявшегося уровня океана. Многие здания здесь заброшены и превратились в щербатые из-за выбитых окон остовы, покрытые многими слоями граффити. В некоторых из них верхние этажи все еще населены, но это нелегальные ночлежки или забегаловки, по которым регулярно проходит рейдами полиция. Между этими развалюхами, будто новенькие керамические импланты среди полусгнивших зубов, высятся здания, построенные уже после наводнения — на толстенных сваях, искусственно созданных островках, какие-то даже на плавучих платформах. Дороги между ними идут по эстакадам, поднятым над водой.
К востоку раскинулся, докуда хватает глаз, океан. Лениво вздымаются зеленоватые глыбы волн, на поверхности воды качаются платформы водорослевых ферм и бесформенные островки мусора. Снуют туда-сюда, оставляя пенные шлейфы, катера и баржи. Над водой носятся целые стаи крикливых серых чаек.
Новый город — к северу-западу. Он словно карабкается вверх по холмам, начинающимся в нескольких километрах от побережья. Или, может, просто сам становится все выше — взлетают ввысь блестящие пики небоскребов, в небе между ними прозрачными стрекозами парят пассажирские коптеры. Зеленая зона. Я, как и любой воспитанник нашего интерната, никогда там не бывал. Впрочем, и большинство жителей желтых секторов тоже. Не то чтобы туда запрещен вход гражданам ниже статуса В. Просто цены в тех краях такие, что «желткам» туда нет смысла соваться.
Несмотря на весьма хреновое начало дня, настроение мое потихоньку улучшалось. Поездка меня как-то взбодрила. Я был рад вырваться из осточертевшего интерната, рад началу новой жизни. Больше нет нужды подстраиваться под порядки, устанавливаемые учителями, не надо мириться с соседством одноклассников, большинство из которых я терпеть не мог. С этого дня я — полноправный гражданин. Пусть и с весьма подпорченным социальным рейтингом.
Но это можно воспринимать и как некий вызов. Я сейчас как персонаж в какой-нибудь игре вроде «Наследия странников». Начинаю с нуля, с самых низов. Но пройдет год, другой, третий. Кто знает, может, я буду поглядывать на эту бухту из окон одного из тех небоскребов, что виднеются сейчас вдалеке и пока кажутся далекими и недостижимыми, как мираж в пустыне.
— Бывал когда-нибудь в девятом округе? — наконец спросила меня Джулия, на секунду отвлекаясь от своих дел.
Я покачал головой.
В интернат я попал в возрасте трех лет, после гибели родителей. Это, конечно, не тюрьма, но режим в заведении строгий, и мы крайне редко выбирались за территорию, огороженную высоким сетчатым забором и находящуюся под постоянным видеонаблюдением.